Оцените этот текст:


---------------------------------------------------------------
     Редактор-составитель Ю.Г.Фельштинский
     Email: Yuri.Felshtinsky@verizon.net
     Date: 29 Sep 2005
---------------------------------------------------------------






     Редактор-составитель Ю.Г.Фельштинский
     Предисловие, примечания, указатели Ю.Г.Фельштинского
     и Г.И.Чернявского






















     Предлагаемый  пятый  том девятитомного  "Архива  Троцкого"  открывается
единственным  документом 1929  года,  написанным Троцким  еще  на территории
СССР, - его  письмом в Институт В.И.Ленина  с  требованием  предоставить ему
фотокопии документов Ленина,  подлинники которых он передал в этот институт.
Разумеется, никаких копий он не  получил,  как, видимо,  и  ответа от  этого
учреждения, полностью зажатого в сталинский кулак и внесшего немалый вклад в
фальсификацию российской истории XIX-XX веков.
     Несколько последующих документов, в том числе набросок его издательской
программы,  написанный сразу  после прибытия  в  Турцию в  феврале 1929  г.,
свидетельствуют о том, что Троцкий намеревался активно использовать новейшую
историю в ходе своей  политической борьбы. Действительно, появившаяся  через
несколько  лет  его   книга   "Сталинская  школа  фальсификации"1
содержала   несколько   важных   документов,  обозначенных  в   издательской
программе, которые позволяли создать более сбалансированное представление по
важнейшим вопросам недавнего прошлого, в основном о политике большевистского
руководства в 1917 г., о разногласиях Ленина с Каменевым, Сталиным и другими
"внутренними"  руководителями после возвращения большевистского руководителя
из эмиграции, о высокой оценке Лениным Троцкого и т. д.
     Однако  основная  масса  публикуемой  документации  связана  с  текущей
политической  борьбой,  которую  Троцкий  развернул   непосредственно  после
высылки из СССР, и его литературной деятельностью.
     В  предлагаемый том  вошли  статьи,  заявления,  интервью.  Но особенно
широко  представлена  переписка  лидера  коммунистической  оппозиции  с  его
сторонниками в  различных  странах,  прежде всего  во Франции,  в  Германии,
Австрии, а также с другими лицами, с которыми он  активно сотрудничал. Среди
последних выделяется американец Макс Истмен, являвшийся литературным агентом
и переводчиком Троцкого в  США. Переписка свидетельствует о том, что Троцкий
стремился  наладить  связи  и с другими  странами  -  встречаются  письма  в
Чехословакию,  Польшу,  Болгарию. Одно письмо было  даже  послано  в далекую
Аргентину.  Помимо писем самого Троцкого, в том вошли несколько писем других
лиц - сына Троцкого  Л.Л.Седова,  малограмотного  и  умственно нестабильного
большевистского фанатика Г.И.Мясникова  (его переписка с  Троцким достаточно
курьезна  и  свидетельствует,  что  "пророк  в  изгнании",  вопреки  обычаю,
проявлял  подчас  завидное  терпение).  В  одном  из писем  Троцкого имеется
приписка его жены Н.И.Седовой.
     Несколько  документов  связано  с  перспективами  переезда  Троцкого  в
Германию,  Великобританию   или   Чехословакию.  Совершенно  очевидно,   что
пребывание  в  Турции его крайне тяготило, он стремился оказаться в одной из
развитых  европейских   стран,  находиться   как   можно  ближе  к   центрам
политических событий, но вынужден был пребывать в  Турции, ибо, говоря более
близким  к  нашему  времени  языком,  оставался  "невыездным":  ни  одно  из
правительств  стран Европы не давало ему разрешения даже на  краткий  приезд
для лечения.
     Публикуемые материалы  отражают  работу  Троцкого над его книгами,  его
взаимоотношения  с издательствами Германии,  Франции, США  и других стран, в
частности  конфликт  с  немецким  издателем  Г.Шуманом. Последний,  заключая
договор с  Троцким, скрыл  от него, что  выпустил  перед  этим  воспоминания
А.Ф.Керенского  со  сведениями,  компрометирующими  В.И.   Ленина  и  партию
большевиков в целом  в связи  с  использованием последними тайных германских
субсидий. Троцкий негодовал, он обвинил Шумана в клевете, по всей видимости,
лицемерно2.  Троцкий судился с ним, будучи уверенным (по  крайней
мере, так он утверждал), что Шуман получает средства на тяжбу от Сталина.
     Немало  внимания в  бумагах  уделяется  гонорарным и другим  финансовым
делам,   причем,  как  видно  из  текстов,  доходы  от  изданий  в  основном
предназначались на  нужды  пропагандистской и  организационной  деятельности
сторонников Троцкого.  Из переписки видно, что Троцкий внимательно следил за
качеством  переводимых работ,  был особенно требовательным  и придирчивым  к
передаче марксистской терминологии на разных языках.
     Фиксируются отдельные стадии работы над книгами,  которые Троцкий начал
писать в эмиграции. Устанавливается, например, что в  конце  мая 1929  г. он
начал параллельную работу над историей революции 1917 г. и книгой о Ленине -
первая была сделана быстро3, вторая так и  не была написана, хотя
уже  в  1929 г.  Троцкий представлял  себе  ее состоящей  из четырех частей:
биография, характеристика, воспоминания, переписка.
     Из публикуемой документации видно, что в  1929-1930  гг. Троцкий уделял
основное  внимание  оценке  ситуации  в  СССР,  международным  отношениям  и
мировому  революционному движению,  сплочению своих сторонников  в различных
странах,  причем  эти  задачи  он пытался решать в единстве, хотя в ответах,
которые   давал  на   возникавшие   вопросы,  таились   глубокие  внутренние
противоречия.
     В принципе Троцкий  продолжал полностью поддерживать диктаторский режим
в  СССР. "Фетишизм демократических форм нам, разумеется,  чужд", -  писал он
своей стороннице Р.Т.Адлер  27  февраля  1929  г.,  через две  недели  после
насильственной  доставки  в  Турцию.  Охрана  диктатуры  выше   всех  других
соображений,  вздыхать о демократии  - это  фантастика,  -  такие и подобные
мысли изобилуют в публикуемой публицистике и корреспонденции.
     Оценивая   путь,   пройденный  Россией  (СССР)  с   1917  года,   лидер
коммунистической оппозиции выделял  в  нем  два этапа,  полагая, что рубежом
между ними  были  болезнь  и смерть В.И.Ленина.  Политику властей  на первом
этапе он в основном одобрял (возражения касались второстепенных вопросов, по
которым он еще в те годы высказывал особое  мнение), считая,  что на втором,
этапе   начал   устанавливаться    режим   "бюрократического   централизма",
воплощением которого постепенно становился И.В.Сталин.
     Для  того чтобы  совместить с  этим свою концепцию  сохранения  в  СССР
"диктатуры пролетариата", а не над пролетариатом и другими слоями населения,
он уже в начале 1929 г.  придумал  схему "двоевластия"  в  СССР, ибо, по его
мнению, "химически чистой  диктатура могла  бы быть  только  в  безвоздушном
пространстве". Курс  на "социализм в  одной стране" Троцкий с первых месяцев
пребывания  в  Турции  осуждал  и  оценивал  как   выражение  "национального
социализма".
     Политику большевистского  руководства  в  1929-1930  гг.  Л.Д.  Троцкий
продолжал  определять как  "центризм",  имея в  виду  якобы наличествовавшие
колебания  Сталина и его сторонников между социал-демократией и коммунизмом.
Такая дефиниция была дана объединенной оппозицией в 1926-1927 гг., и Троцкий
все еще придерживался ее,  несмотря на чрезвычайные меры в области сельского
хозяйства,  введенные в  1928 г.  и подрывавшие  нэп, несмотря на все  более
учащавшиеся нападки Сталина  на  Н.И.Бухарина и  А.И.Рыкова  как "правых", а
затем  открытую кампанию  против них и  смещение их  с руководящих постов за
"правый  уклон".  Действия Сталина  в 1930  г. -  начавшаяся  насильственная
сплошная   коллективизация   сельского  хозяйства  и   отказ   от   нэпа   -
квалифицировались, вопреки фактам и в угоду упорно сохранявшейся схеме, лишь
как "левый зигзаг" "центристов".
     Далеко  не   адекватно   воспринималась  внутренняя  ситуация  в  СССР,
соотношение  классовых  сил  в  заявлениях   о  том,   что  происходит  рост
"политической самоуверенности буржуазных слоев".
     Футурология   -  вообще   весьма   ненадежная   отрасль,  граничащая  с
хиромантией. Что же  касается  конкретных политических  прогнозов,  то они в
переломные  периоды  подтверждаются  крайне  редко  и  скорее  в  результате
"случайной  выборки"  судьбы, а не доказанной логической раскладки.  Троцкий
высказывал весьма самоуверенные предположения о развитии событий  на "Олимпе
власти"  в  СССР,  но,  как  правило,  они  были  противоположны  тому,  что
происходило в действительности, или, по  крайней  мере, не  совпадали с ней.
Достаточно  упомянуть лишь его письмо единомышленникам в  СССР (октябрь 1929
г., то есть перед самым началом сталинской "революции сверху"), чтобы в этом
убедиться. Здесь он выражал уверенность, что "при первом же серьезном напоре
термидорианской массовой  стихии" "правые  опрокинут сталинцев", что "кризис
будет  направлен  против сталинского  режима"  и т. п.  Эти  прогнозы скорее
отражали не анализ тенденций развития СССР, а образ мыслей самого Троцкого.
     В то  же время, предсказывая в 1929 г. новые зигзаги сталинской группы,
Троцкий  был прав в том  отношении,  что сами зигзаги были неизбежными,  что
никакие "принципы" не могли определять курс беспринципного Сталина, готового
брататься  с любым  дьяволом, лишь бы ему это  было  лично выгодно,  главным
образом в смысле упрочения личной власти и устранения возможных соперников.
     Лидер оппозиции весьма остро критиковал сталинскую "революцию сверху" и
в связи с этим выдвигал основные требования оппозиции,  наиболее четко в это
время  сформулированные в "Письме  друзьям  в СССР",  написанным  перед  XVI
съездом ВКП(б) (июнь-июль 1930 г.).  Невозможно установить, достигло  ли это
письмо  адресатов   (в   документации   ссыльных   оппозиционеров   оно   не
упоминается),  но, судя  по  заявлениям  Х.Г. Раковского,  Л.С.Сосновского и
других не раскаявшихся сторонников Троцкого, документы,  излагавшие  позицию
их лидера, до них все еще доходили.
     Троцкий  требовал  "отступления  с  позиций  авантюризма", в  частности
приостановления его проявлений - коллективизации и раскулачивания, "призовых
скачек  индустриализации", считал  необходимым  перераспределение средств  в
пользу  улучшения  положения  трудящихся,  жесткой   финансовой  дисциплины,
получения   зарубежных   кредитов   под   заказы   на   сельскохозяйственное
оборудование и т.д. Как видно, "левыми" (по сравнению с установками Сталина)
эти требования  назвать  было  никак нельзя. Схематические  представления  о
"правых", "левых", "центре"  все более проявляли себя  как неспособные  дать
реальное описание происходивших  социально-политических  событий,  оставаясь
лишь формальными этикетками.
     Наибольшую лояльность в отношении  советских властей Троцкий проявлял в
области  внешней  политики,  прежде  всего  в   связи  с  советско-китайским
конфликтом  1929 г.  в Маньчжурии,  на  Китайско-Восточной  железной  дороге
(КВЖД). Он полностью  поддержал сталинский курс на сохранение КВЖД  в  руках
СССР  любой  ценой,  хотя  и обоснованно  предположил,  вопреки  раздуваемой
военной тревоге,  что конфликт  не может привести к войне, так как советское
правительство,  мол, не хочет,  а  китайское  неспособно  ее  вести.  Автор,
однако, не фиксировал внимания  на  том, что глава  правительства Китая  Чан
Кайши также  ни в коем случае не  собирался  воевать  против СССР,  так  что
различие в акцентах, сделанное Троцким, обосновано не было.
     Советскую  компартию  Троцкий   продолжал   еще  считать  "пролетарским
авангардом",  хотя  за  этой   штампованной  оценкой   скрывалось   глубокое
разочарование  в "руководящей политической силе" СССР. Но лишь три раза -  в
письме И. Фрею, в ответах оппозиционерам в СССР и письме своим сторонникам в
Болгарии  - он сдержанно признал,  что ВКП(б) "в  нынешнем  ее виде  не есть
партия  в подлинном смысле слова". Однако в  первом из  этих  документов  он
вновь, как  бы оборвав  себя, добавил, что партия включает  в себя  авангард
пролетариата. Лишь к концу 1930  г.  в письме болгарам в двойственной оценке
ВКП(б)   -   "добровольный    отбор   пролетарского   авангарда"   и   часть
государственной машины  -  автор  склонился,  наконец,  к тому, что  второй,
негативный  момент решительно  преобладает,  что  "основные функции партии -
коллективная выработка взглядов и решений, свободный выбор должностных лиц и
контроль над ними - окончательно ликвидированы". Можно полагать, что Троцкий
не  был  вполне искренним  в  заявлениях,  что  ранее большевистская  партия
являлась партией в  общепринятом смысле  слова: кому  как не ему было знать,
как  Ленин  выкручивал руки  другим  деятелем,  чтобы  добиться угодных  ему
решений, и как этому примеру следовали на всех нижестоящих уровнях. В  то же
время выражение "окончательно ликвидированы" можно рассматривать как одну из
первых предпосылок на пути к курсу создания  параллельных компартий и нового
Интернационала.
     Троцкий отлично  понимал, какую функцию несет культ личности  Ленина на
грани   20-30-х   годов,   осознавал,  что  этот  культ  является  подсобным
инструментом для оправдания и обоснования курса "социализма в одной стране",
которому Ленин  по крайней  мере до окончания  гражданской войны,  был  явно
враждебен. "Эпигоны  порезали  его  книги  на  цитаты  и этим оружием  стали
бороться против живого Ленина, воздвигая ему погребальные мавзолеи не только
на Красной площади, но и в сознании партии".
     В документах встречаются  образные и точные  оценки деятелей ВКП(б), на
которые Троцкий был мастером. В  них сочетались его публицистическая острота
и  гнев первостепенного политика,  отторгнутого, а затем изгнанного Сталиным
вкупе   с   угодными  ему  лакеями   весьма   посредственных   способностей.
В.М.Молотова он, например, с полным основанием  характеризовал как "наиболее
законченное воплощение той  бюрократии,  которая [...] глубоко убеждена, что
все  вопросы  решаются финансовыми и административными  мерами". Троцкий был
беспощаден к своим  прежним союзникам по объединенной оппозиции,  особенно к
Г.Е.  Зиновьеву,  упрекал  его и  подобных  ему  в  клевете, фальсификациях,
подделке цитат, моральном  цинизме, оговариваясь при этом,  что нелояльность
не  есть  монополия Сталина.  В связи  с  этим,  впрочем,  встает вопрос и о
моральных  основаниях самого блока Троцкого с Зиновьевым (1926-1927  гг.)  -
человеком,  по  поводу  которого   до   нынешнего   дня  в   публицистике  и
воспоминаниях лиц  самых  различных направлений не было произнесено почти ни
одного доброго слова.
     Некоторые  материалы рисуют ситуацию  в  сфере  дезинтегрированной и по
существу дела  разгромленной сталинистами коммунистической оппозиции в СССР.
Среди  той  части  оппозиционеров,  которые  не  поддавались  капитулянтским
настроениям и в то  же  время требовали  возвращения  их  в партию, вроде бы
делающую "заимствования" из платформы оппозиции, Троцкий с полным основанием
выделял  Х.Г. Раковского.  В  то  же время,  если  первоначально в отношении
перспектив оппозиции сохранялся  оптимизм  (необоснованный с самого начала),
то  к лету  1930  г.  он  почти  полностью  истощился. Троцкий  вынужден был
признать, что кадры оппозиции "размагничиваются [и] выдыхаются".
     Много   внимания  в  публикуемой  документации   уделено  международным
сюжетам, главным образом в связи со стремлением Л.Д. Троцкого сплотить своих
сторонников в различных странах и  превратить  коммунистическую оппозицию во
влиятельную интернациональную силу. В эти годы лишь шла подготовка к разрыву
с   Коммунистическим   Интернационалом   и   входившими   в  него  партиями,
непосредственной   задачи   создания   параллельных   компартий   и   нового
Интернационала Троцкий еще  не  выдвигал. Не случайно он уклонился от ответа
на вопрос социал-демократической печати, не может  ли Коминтерн превратиться
в  орудие  национальной политики СССР  - отрицать,  что  это есть очевидный,
свершившийся  факт он не мог,  а согласиться с  утверждением означало  почти
поставить крест на возможности реформировать Коминтерн по собственной схеме.
     Мог  ли надеяться Троцкий на такую трансформацию? Ретроспективно  ясно,
что  его курс  был  заранее  обречен на неудачу. Но думается, что  на рубеже
20-30-х  годов,  в условиях "великой экономической  депрессии"  и обострения
социальных  противоречий  он всерьез рассчитывал  на позитивные, с его точки
зрения, сдвиги в мировой коммунистической организации.
     Но Троцкий недооценивал значение финансовых субсидий партиям Коминтерна
со   стороны  советских  руководителей,   преувеличивал  революционность   и
самоотверженность коммунистов  разных стран. Руководитель оппозиции полагал,
без должных  к  тому оснований,  что сплочение и расширение коммунистической
оппозиции в отдельных странах и в международном масштабе обусловит изменение
курса  Коминтерна и отдельных  компартий в соответствии  с его  схемами.  "С
конца 1923 года Интернационал жил и живет под  дулом револьвера, на рукоятке
которого  была  сперва  рука  Зиновьева,  затем  Сталина.  Все обязаны  были
мыслить, говорить и особенно голосовать 'монолитно'. Это умерщвление идейной
жизни   жестоко  отомстило  за  себя  ростом  фракций   и  группировок",   -
констатировал Троцкий.  И  тем не менее он  предостерегал против того, чтобы
"законное   возмущение  негодным   руководством   не   приводило   [...]   к
разочарованию в  коммунизме [...] (Декларация для  газеты  "Верите",  август
1929 г.).
     В  основу   сплочения  коммунистической   оппозиции   и   эвентуального
"возрождения" интегрированного коммунистического движения Троцкий  стремился
поставить   свою  теорию  "перманентной  революции",  полагая,  что  в   том
понимании,  которое он  теперь  в  нее  вкладывал,  эта  теория  совпадает с
сущностью ленинизма.
     Сам  ленинизм  он  в  этом  случае  рассматривал  как  некую  застывшую
данность.  Но  на  самом  деле  прагматик Ленин  просто  не в  состоянии был
придерживаться неизменных взглядов, постоянно приспосабливал их к менявшейся
обстановке, и в этом смысле ленинизма как единой системы воззрений просто не
существовало. Теория "перманентной революции" же, действительно, совпадала в
основном с позицией Ленина в 1917-1920 гг., но не в следующие годы.
     Теперь же, через десять лет, Троцкий  внес и в свою теорию существенные
коррективы.  Он  более не рассматривал европейскую  революцию как стоящую на
повестке дня в ближайшей  перспективе,  считал, что "диктатура пролетариата"
может  продержаться в  СССР длительное  время  изолированно, хотя,  конечно,
только при "правильной политике", что в СССР можно строить социализм, однако
построить его до победы революции в международном масштабе невозможно.
     На  базе  теории  "перманентной  революции"  и конкретной  оценки  ряда
вопросов, которые он считал уже разрешенными (классовый характер СССР, отказ
от создания параллельных компартий и др.) Троцкий прилагал максимум усилий к
стабилизации,  сплочению, расширению оппозиционных коммунистических групп  в
разных странах. В это годы тон его полемики был в основном спокойным, подчас
чувствовалась  обычно не свойственная  ему сдержанность, он добивался отказа
от личных нападок и  сам стремился, далеко не всегда успешно, воздерживаться
от таковых.
     Правда,   лишь    немногие   оппозиционные   коммунистические   деятели
удостаиваются  его  положительной оценки. Французский  деятель Борис Суварин
был первым  из оппозиционеров, с которым Троцкий решительно порвал, объявив,
что  его деятельность целиком  направлена против идей  Маркса и Энгельса. Во
второй половине  1929  г.  одновременно последовали  конфликты с  германским
Ленинбундом  (Ленинским союзом) и  его лидером  Гуго  Урбансом и несколькими
австрийскими коммунистическими группами. Вслед за этим  начались  нападки на
другого  француза Мориса  Паза.  Надо  отметить, что оппоненты  отвечали еще
резче, подчас используя совершенно недостойные методы полемики.
     Особое  внимание  Троцкий уделял  печатной  пропаганде  своих  позиций,
созданию  и функционированию газет и журналов коммунистической  оппозиции  в
разных  странах.  Он  написал  обширную  декларацию  для французской  газеты
"Верите"  ("Правда"),  которая важна для уяснения его политических  взглядов
(декларация публикуется в данном томе).
     Вначале  большие надежды возлагались  на коммунистическую  оппозицию  в
Германии  и   Франции.  Троцкий  стремился   поставить   под  свой  контроль
сравнительно  крупный   Ленинбунд.   В  нескольких  письмах  Правлению  этой
организации   подвергались   критике  ультрарадикальные  взгляды  ее  лидера
Урбанса, полагавшего,  что  Троцкий  не идет "достаточно далеко"  в  критике
сталинского режима, не решается  на окончательный с ним разрыв, имея в виду,
что  в  СССР уже  произошел  "термидорианский  переворот".  Троцкий  пытался
добиться отстранения Урбанса от  руководства,  а когда  из этого  ничего  не
вышло,  стал стимулировать  раскол  в Ленинбунде,  что вело  ко все  большей
дробности  и  аморфности  коммунистического  движения  в  Германии,  где все
большую силу набирал нацизм.
     Троцкий вынужден был считаться  с крайней  нестабильностью групп  своих
сторонников,  особенно  в  Германии, конфликтами между ними  и  внутри  этих
групп.  Первоначальный  оптимизм  постепенно  и в  этом  отношении  сменялся
чувством разочарования. "При продолжении этих нравов оппозиция себя навсегда
осрамит в глазах немецких  рабочих", - писал он в феврале 1930  г. по поводу
склок  в  Ленинбунде.  А  через  две  недели  он  раздраженно  сетовал,  что
объединение  оппозиции  Ленинбунда  с  так  называемой  Веддингской  группой
(другой оппозиционной ячейкой,  оплот  которой  был в рабочем районе Берлина
Веддинг) осложняется тем, что "разодравшиеся интеллигенты возглавляют теперь
обе группы".
     В конце марта 1930 г.  произошло, наконец, объединение части Ленинбунда
с  Веддингской  группой. На объединительную  конференцию  в  Берлин  Троцкий
послал "тяжелую артиллерию" - своих доверенных представителей француза Пьера
Навилля и американца Макса  Шахтмана.  Но последние  информировали  его, что
личные  склоки продолжаются. "Мне иногда приходит в голову, - писал Троцкий,
-  нет  ли  в  среде  оппозиции   лиц,  специально   подосланных  сталинской
бюрократией для внесения разложения".
     Это предположение имело  все  основания,  но  тайные  агенты  советских
спецслужб, проникшие в  среду немецких  "троцкистов", - братья  Соболевичусы
(они действовали под псевдонимами Р. Вель и  А. Сенин), - настолько втерлись
в доверие к Троцкому, что  он  мог заподозрить в провокаторстве кого угодно,
но только не этих лиц.
     Действительно,  относясь  с подозрением ко  многим  своим  сторонникам,
позиции которых хотя  бы в  чем-то расходились с его  собственными,  Троцкий
подчас совершенно не мог  разобраться в качествах тех, кто имитировал полную
ему верность, и относился с доверием к тем, кто отнюдь не заслуживал этого с
точки  зрения  его  принципов.  Троцкого   не  раз  предупреждали  о  весьма
подозрительном поведении  Веля, о грязных махинациях француза Р. Молинье, но
все эти предостережения пока оставались втуне.
     С  начала  1930  г.  значительные усилия Троцкий  направлял на создание
некоего подобия международного объединения своих  сторонников, в то же время
не уставая повторять, что речь не идет об организации нового Интернационала.
Позиции оппозиционного  лидера  были  весьма  противоречивыми, ибо, отвергая
курс   на  организационный  разрыв  с   Коминтерном,  он   требовал,   чтобы
международное  объединение его  сторонников  приняло обязательную  для  всех
"секций"  платформу, установило  единую дисциплину, в частности  в признании
его "основополагающих установок".
     Более того,  считая недопустимым образование параллельных компартий, он
вдруг уже в 1929  г. высказал  предположение, что Коммунистическая лига  США
имеет основания развернуться в самостоятельную партию, имея  в виду, видимо,
как  крайнюю слабость официальной компартии США  и внутренние раздоры в ней,
так и высокую активность своих сторонников в заокеанской стране.
     Ряд  документов  связан  с  подготовкой,  проведением  и  последствиями
конференции европейских оппозиционных организаций,  состоявшейся  в Париже в
начале апреля 1930  г.  Особое  внимание  проведению европейской конференции
было связано с  тем,  что Европа  рассматривалась  как континент, события  в
странах которого определяли политические и  организационные перспективы  его
движения.  Летом  1929 г. Троцкий  впервые  отметил  опасность нацизма  (или
фашизма, согласно коммунистической терминологии).
     Оптимизм  в отношение перспектив развития коммунистической оппозиции  в
международном  масштабе, как  видно  из  публикуемых  документов,  продолжал
преобладать. Хотя в то  же  время  Троцкий  признавал,  что образованные  на
конференции  в Париже Интернациональное бюро и Интернациональный секретариат
реально не функционируют,  что объединение фактически не произошло. Об этом,
в частности,  свидетельствуют  письма М.  Миллю,  к  которому  оппозиционный
руководитель первоначально проявлял доверие как к техническому  руководителю
Интернационального секретариата в Париже.
     В  публикуемой  документации нашли  выражение  и многие  другие аспекты
социально-политического и социокультурного развития на рубеже 20-30-х годов,
а  также событий  недавнего  прошлого.  Читатель с интересом  познакомится с
оценками, которые  Троцкий давал М.Горькому как общественному  деятелю.  Эти
оценки содержались  в письме американскому ученому российского происхождения
А.Д.Кауну,   который   как   раз  в   это   время  работал  над   книгой   о
Горьком4.  Некоторые  из  оценок Троцкого в  данном случае весьма
любопытно корреспондируют  с  оценками писателя в современном исследовании о
нем5.
     Л.Д.Троцкий как политический деятель и публицист был порождением своего
времени, своей  среды,  определенных  политических взглядов,  что обусловило
специфический образ  мыслей  и действий,  ту  ментальность,  которая находит
экспрессивное  выражение  почти во  всех  материалах,  публикуемых  в  томе.
Читатель  может убедиться,  в  частности  на примере  его  предположительной
полемики с итальянским политическим деятелем К.Сфорца (о ней можно узнать из
письма одному  из итальянских  сторонников в  ноябре 1930  г.),  что Троцкий
отнюдь не  чуждался грязных методов дискуссии и не  стеснялся их. Производит
впечатление также,  в каком  глубоком  противоречии находились сравнительная
широта  и  раскованность  анализа   (конечно,  лишь  в  рамках  марксистской
парадигмы,  как ее понимал  Троцкий) и крайней догматикой в  организационных
вопросах,  в  общении  со сторонниками. Чего стоит,  например, выражение  "С
оппозиционным приветом...", которое можно встретить в конце нескольких писем
(современные последователи  Троцкого  ввели новую  формулу  "С  троцкистским
приветом...").
     Мы выражаем  надежду, что  документы  и материалы, публикуемые в данном
томе,  позволят расширить представление о  деятельности Л.Д.  Троцкого  и  о
коммунистической оппозиции в целом на рубеже 20-30-х  годов нашего века, что
этот  комплекс будет  полезен  и  для анализа  более широкого круга  проблем
современной истории.
     Документы  публикуются   в   соответствии   с  теми   археографическими
принципами,   которые   были   сформулированы   во   вступительной   статье,
опубликованной в первом томе данного изания.
     Подлинники  большинства документов  находятся в  Хогтонской  библиотеке
Гарвардского университета (США). Некоторые  документы заимствованы из других
архивных фондов - Коллекции Б.И.Николаевского в Гуверовском институте войны,
революции  и  мира (г.  Пало-Алто, Калифорния, США),  Документов  Троцкого -
Истмена  в  Библиотеке  Лилли  Индианского  университета (Блумингтон,  США),
Международного  института  социальной  истории  (Амстердам).  Во  всех  этих
случаях   в   примечаниях  даны   соответствующие   указания.   Мы  выражаем
благодарность администрациям Хогтонской  библиотеки  и других названных выше
архивов за разрешение на публикацию документов.
     Наряду с  Ю.Г.Фельштинским  и  Г.И.Чернявским  в работе  над  томом,  в
частности  над  комментариями, связанными  с  событиями в  Китае, участвовал
доктор истрических наук А.В.Панцов (Колумбус, США).

     Примечания
     1  Троцкий  Л. Сталинская  школа  фальсификации:  Поправки и
дополнения к литературе эпигонов. - Берлин, 1932.
     2 Троцкий мог  быть не в курсе финансовой помощи большевикам
со  стороны  Германии до Октябрьского переворота 1917 г.,  но,  будучи после
переворота  одним из высших  сановников нового режима,  он просто не  мог не
знать,  что немецкие денежные  средства  продолжали поступать еще  в течение
нескольких  месяцев (см.:  Николаевский Б.И. Тайные  страницы истории. - М.,
1995,  -  С.  233-411;  Чернявский Г.И.  Немецкие деньги  Ленина.  -  В кн.:
Чернявский Г.И. Притчи о Правде и Лжи: Политические драмы двадцатого века. -
Харьков, 2003. - С. 24-36).
     3 Первое издание  появилось уже в 1931-1933 гг.:  Троцкий Л.
История русской революции.  - Берлин,  1931-1932 гг.  - 2 тт. (т.  2  в двух
частях).
     4 Kaun  A. Maxim Gorky and His Russia. - New York, 1931; см.
также: Kaun A.S. Maxim Gorky and His Russia. - New York 1968.
     5 Ваксберг  А.  Гибель  Буревестника:  М. Горький. Последние
двадцать лет. - М., 1999.
















     Все  письма, телеграммы, записки  Вл.И.[Ленина] мною  были своевременно
сданы  Институту  под обязательство последнего  выдать  мне  фотографические
копии. Между тем я  получил  только небольшую часть  копий, очень  к тому же
несовершенных.   Надеюсь,  что   Институт  выполнит   незамедлительно   свое
обязательство.
     [Л.Д.Троцкий]
     31 января 1929 г.



     Копия
     p. R.T.Adler2 un fragment de lettre3
     Из письма. 27/2/29
     [...]Насчет открытого голосования у меня, помнится, ясно сказано было в
письме: сперва применить в партии, затем  в профсоюзах, и  в зависимости  от
результата -- в  советах. Открытое голосование было введено, чтобы давлением
общественного мнения  рабочих,  прежде  всего их  авангарда,  держать в узде
врагов.  Но сейчас аппарат  направил это орудие против партийной массы,  а в
профсоюзах -- против рабочей массы вообще. До чего дошло дело, ясно видно из
того, что в целом ряде губерний партийная масса в течение  года, двух и трех
знала,  что  во  главе  губкома и исполкома  стоят  проходимцы,  казнокрады,
завтрашние предатели, знала и -- молчала. В этих условиях тайное голосование
есть   первое   условие   для   восстановления   партийной   демократии.   В
профессиональных союзах надо начать проверку  с чисто индустриальных союзов,
с важнейших политических центров,  с наиболее воспитанных политически частей
пролетариата и продвигаться дальше по концентрическим кругам. Еще осторожнее
нужно быть  в  отношении советов. Здесь я  бы мог высказаться категорически,
только проделав  предварительно опыт  в  партии и  в  пролетарских  (а  не в
чиновничьих)  профсоюзах.  Разумеется,  и в случае  благоприятных  показаний
опыта в профсоюзах, тайное голосование при советских выборах можно было  бы,
для опыта,  применить сперва  лишь  частично, отнюдь не  обязываясь дать ему
всеобщее  применение при  всех условиях. Фетишизм демократических  форм нам,
разумеется,  чужд.  Охрана  диктатуры стоит выше всех других соображений. Но
опасность диктатуры грозит  с  двух концов: извне -- открытая контрреволюция
(эсеровщина,  меньшевизм, антисемитизм и пр.) и изнутри аппарата -- ползучее
термидорианство.   Пользуясь   идеями   и   методами   диктатуры,    аппарат
терроризирует  живого  носителя диктатуры, пролетарский авангард. При первом
серьезном  оживлении  в  массах  проверка,  чистка,  обновление  аппарата  и
подчинение  его  партии станет первейшей задачей. Тайное  голосование  может
оказаться единственным подступом к этой задаче. [...]
     [Л.Д.Троцкий]



     Печать уже сообщила, что тов. Троцкий положил начало Фонду  для издания
работ Ленина и важных документов партии, опубликование  которых  в Советской
республике    запрещено     сталинским    аппаратом    и     карается    как
"контрреволюционное" преступление. Мы даем здесь перечень тех работ, которые
будут опубликованы  в первую  очередь.  Перечень этот ни в каком  случае  не
претендует на полноту. Мы в ближайшее же время надеемся его дополнить.
     1.  "Протоколы  Мартовского  совещания  1917  года"5  партии
большевиков.  Эти  протоколы  представляют   собой   исторический   документ
неизмеримого значения. Они рисуют позицию Сталина, Молотова, Рыкова и других
нынешних руководителей накануне приезда в Россию Ленина. Протоколы заключают
в  себе неизданную речь Ленина, произнесенную им в день приезда на последнем
заседании  совещания. В  этой речи Ленин  непримиримо противопоставляет себя
совещанию,  угрожая  разрывом  с  его руководителями,  т.  е.  со  Сталиным,
Рыковым, Каменевым  и другими.  Все  те  доводы, которые Сталин развивал  на
Мартовском совещании в защиту оппортунистической политики, он почти дословно
повторил    в    1923-[19]27    годах    по    отношению    к     германской
революции6, Англо-русскому комитету и китайской революции. Отсюда
ясно, какой огромный теоретический и политический  интерес представляет этот
документ из истории нашей партии.
     2.  "Протокол   заседания  Петроградского   комитета  1   ноября   1917
года"7.  Заседание  это  посвящено  было  вопросу  о  коалиции  с
меньшевиками и эсерами. На заседании выступали  Ленин и  Троцкий.  Протоколы
заключают в себе запись одной программной речи Ленина  и двух принципиальных
речей Троцкого.  Именно в этой  своей  речи Ленин  говорит  о Троцком  как о
"лучшем большевике". Протокол этот был уже набран,  но затем по распоряжению
Сталина вырван  из книги протоколов  Петроградского комитета за 1917 год. Мы
располагаем  корректурными оттисками  с  пометками  руководителей Истпарта и
надеемся   воспроизвести  фотографический   оттиск   этого  замечатель  ного
документа, злостно скрытого от Интернационала.
     3. "Протоколы совещания военных делегатов VIII съезда РКП"8.
Это совещание посвящено было обсуждению основных вопросов военной политики и
строительства  Красной  армии.  Противники  линии  Троцкого  под  закулисным
руководством  Сталина  подвергали  военное  руководство   жестокой  критике.
Троцкий находился на фронте. С решительной защитой военной политики Троцкого
выступил  Ленин.  Все  это  достаточно  объясняет,  почему  протоколы  этого
исторического заседания скрываются от Интернационала, как и от ВКП.
     4.  Переписка Ленина с Троцким и  другими военными работниками за время
гражданской войны и после нее -- по вопросам хозяйства и проч.9 В
то время как гласности предаются случайные и нередко лишенные  политического
значения   записки  или  черновые  заметки   Ленина,  его  письма  из  эпохи
гражданской  войны тщательно скрываются  от партии, так как по  этим письмам
можно  безошибочно  установить  удельный  вес  и  политическую  роль  многих
нынешних  руководителей.  Число  таких  писем  необозримо.   Мы  надеемся  в
ближайшее время опубликовать многие сотни писем,  записок и телеграмм Ленина
с необходимыми комментариями.
     5.  Письма  Ленина  по   национальному  вопросу,  направленные   против
национальной политики Сталина10.
     6. Письма  Ленина  по вопросам  монополии внешней торговли, Госплана  и
проч.11  Все  эти  письма либо  прямо направлены против  политики
Сталина, либо подрывают в корне создаваемые им легенды насчет "троцкизма".
     7.  Речи  и части речей делегатов  XV  съезда12, исключенные
сталинской цензурой  из протоколов  только  потому, что эти речи сторонников
большинства   дают  полное   и   убийственное   для  Сталина   подтверждение
правильности взглядов оппозиции в китайском и других вопросах.
     8.  Статьи  и  речи  Сталина  за  время  1917-1923  годов13,
запрещенные Сталиным после 1923 года.
     Таковы  намеченные первые выпуски  этого  издания. Они составят  многие
сотни  страниц. Между тем это только начало. Мы надеемся  получить  от наших
друзей  из  СССР дополнительные  материалы, о  которых в свое время сообщим.
Издание будет выходить на русском и на главных мировых языках.
     [Л.Троцкий]
     [Февраль 1929 г.]



     Сообщаю   вам   на   всякий   случай  свою  беседу   с   представителем
социал-демократической печати14.
     Интервью, данное мною социал-демократической печати15
     Интервью  это  не   для  печати;   напечатать  можно  только  в  случае
действительной необходимости16.
     Неделю  тому  назад  ко  мне  явился  констатинопольский  представитель
немецкой социал-демократической печати. Я ему  дал  приблизительно следующее
интервью.
     Вы  понимаете сами,  что  факт  моего  интервью  социал-демократической
печати является довольно необычным для обеих сторон. Это  первое и, пожалуй,
последнее  интервью,  вызванное совершенно исключительными обстоятельствами.
Так как я ходатайствую сейчас о допущении меня в  Германию17, так
как большинство немецкого правительства состоит из  социал-демократов,  то я
прежде  всего   заинтересован  в  ясном  определении   своего   отношения  к
социал-демократии.  В этой  области,  разумеется, ничто  не изменилось.  Мое
отношение к  социал-демократии  остается  прежним. Более того, моя борьба  с
фракцией Сталина есть лишь отражение моей общей борьбы с социал-демократией.
Неясность или недомолвки не нужны ни мне, ни вам.
     Некоторые  социал-демократические  издания пытаются  найти противоречие
между моей принципиальной позицией в вопросах демократии и моим ходатайством
о допущении  меня в Германию, т. е.  в демократическую республику. Здесь нет
никакого противоречия. Мы вовсе не "отрицаем"  демократию,  как  отрицают ее
анархисты (на словах). Буржуазная демократия имеет преимущества по сравнению
с предшествующими ей государственными формами. Но она не  вечна. Она  должна
уступить свое место социалистическому обществу. Мостом  к  социалистическому
обществу является диктатура пролетариата.
     Коммунисты  во всех капиталистических странах участвуют в парламентской
борьбе. Использование  права  убежища  приципиально  ничем не отличается  от
использования избирательного права, свободы печати, свободы собраний и пр.
     Вы  интересуетесь  вопросом о  моей борьбе  за демократию  в партии,  в
профсоюзах  и  в  Советах.  Социал-демократические  издания  пытаются иногда
увидеть  в  этом шаг  с моей стороны  в  сторону буржуазной демократии.  Это
великое     недоразумение,     которое    нетрудно     вскрыть.     Нынешняя
социал-демократическая формула гласит: "Сталин прав  против  Троцкого, Рыков
прав против Сталина". Социал-демократия стоит за восстановление  капитализма
в  России.  Но на  этот  путь можно свернуть,  только  оттирая  пролетарский
авангард на задний  план,  подавляя его  самодеятельность  и  критику. Режим
Сталина является необходимым результатом его  политической  линии. Поскольку
социал-демократия одобряет экономическую политику  Сталина, она должна будет
примириться и с  его политическими методами. Недостойно марксиста говорить о
демократии  "вообще".  Демократия  имеет  классовое  содержание. Если  нужна
политика,  направленная   на  восстановление   буржуазного  режима,  то  она
несовместима с демократией пролетариата как господствующего класса.
     Действительный  переход к  капитализму  мог  бы  быть обеспечен  только
диктаторской властью. Смешно требовать восстановления капитализма в России и
вздыхать о демократии. Это фантастика.
     Вы спрашиваете, как я  смотрю на  то,  что  в капиталистических странах
центральные   комитеты    компартий   вводят   режим   диктатуры,   подавляя
самодеятельность  партии. Да, я не раз выступал против  этого.  Но надо ясно
понять, что  ни капиталистические  партии, ни социал-демократия  не призваны
обвинять руководство компартий в самоуправстве. Ибо на таком режиме основаны
не   только   все  буржуазные   партии   (взгляните   на   Америку),   но  и
социал-демократия. Все вопросы  решаются узким кругом лиц на верхушке. Масса
обо всем узнает постфактум. Ей дают покритиковать и побрюзжать, но и только.
     Вы  спрашиваете,  не   может  ли   Коминтерн   превратиться  в   орудие
национальной  политики Советского Союза. Вопрос неправильно  поставлен. Если
бы в ВКП окончательно победила  национально-реформистская линия,  основанная
на теории  социализма в  отдельной стране, это  привело бы неизбежно к росту
национал-реформизма  во всех секциях Коминтерна,  которые превратились бы  в
этом случае  по  примеру социал-демократии  в  орудие национальной  политики
своей страны. Это означало бы гибель Коминтерна. Вот почему  оппозиция ведет
борьбу  против ревизии  марксизма в  основном  вопросе  об интернациональном
характере пролетарской революции.
     Таково в основных  чертах  содержание данного мною  интервью. По  моему
требованию  корреспондент  представил мне  это  интервью в письменном  виде.
Кроме двух пунктов, он изложил мои взгляды более или менее правильно, хотя и
в несколько смягченном  виде. Я потребовал устранения двух абзацев (о режиме
внутри западных компартий и о  взаимоотношении между Коминтерном и Советским
государством), так  как изложены  они  были  неточно.  Корреспондент  обещал
устранить эти два пункта.
     Л.Троцкий
     24 марта 1929 г.




     p. Adler 10-11 avril18 1929
     Посылаю вам, для вашего и других товарищей сведения, следующую выдержку
из моего письма к одному товарищу в Париж:
     "Несколько слов об иностранных делах. Я по-прежнему мало  ориентирован,
так как занимаюсь другими делами, и это еще продлится явно неделю. Во всяком
случае,  в  отношении  Франции  мне ясно  одно. Основной группой является  и
остается группа "против течения". Между этой группой и  группой пролетарской
революции  нужно   установить  тесные  связи  и  по  возможности  правильное
разделение  труда.   Разумеется,  это  не  исключает  товарищеской  критики.
Сотрудничество ни  в  коем  случае не должно основываться на замазывании или
смягчении серьезных принципиальных разногласий. Но оценивать эти разногласия
надо  под  аспектом длительного сотрудничества,  вплоть  до  победы рабочего
класса и далее.
     О сотрудничестве с группой Суварина в теперешнем ее виде не  может быть
и речи. Здесь необходимо  ясное идейное размежевание и спокойная, но твердая
полемика.  Вернется  ли в результате  такой политики  и  новых  политических
уроков Суварин на нашу позицию, этого я  не знаю. Мы должны ему всячески это
облегчить. Если  бы этого не случилось (а этого было бы жаль,  потому что он
человек очень  ценный), тогда нам оставалось бы отвоевать  у  него лучших из
его сторонников.
     Что  касается Трэна, то я  пока  что  не  вижу принципиальных  мотивов,
которые делали бы  невозможным сотрудничество с ним. Трэн доказал, что он не
карьерист, а  честный  революционер, так как он перешел в оппозицию в период
ее разгрома  и  не отошел  от нее вместе с  Сюзанн  Жюро.  Трэн  энергичен и
стремится  выйти  из комнаты  на улицу,  чего не  хватает  многим  из  наших
единомышленников.  Указания на то, что  Трэн импульсивен,  мечется из  одной
крайности в другую и проч., по-видимому, совершенно верны. Но ведь речь идет
не о том, чтобы сделать Трэна единоличным  руководителем оппозиции, а о том,
чтобы  привлечь его  к  работе и  испытать на  деле.  Если  этого нельзя еще
сделать  в  национальных   рамках,  то  можно  и  должно   привлечь  его   к
сотрудничеству на интернациональной  основе.  Опасения, что  мы таким  путем
поднимаем   его   авторитет,  в   корне  неправильны  и   отдают   кружковым
сектантством. Если Трэн, повысив свой  авторитет, пойдет с  нами в  ногу, то
дело будет только  в выигрыше. Если же  он, вступив с нами в сотрудничество,
скомпрометирует себя, то он перестанет существовать политически, а лучшие из
его сторонников  перейдут  к нам. Нет  ничего хуже застоя в отношениях между
близкими группами и  кружками. Такого  рода  секты могут загнивать в течение
долгого ряда лет. Нужно движение. Нужно  выбивать кружки из состояния покоя.
Нужно  не давать  слагаться групповому консерватизму, особенно  опасному  во
Франции. Нужно  подготовить смелыми  шагами  перегруппировку  сил на  новой,
более широкой основе".
     Я  думаю, что  все,  сказанное в этих  строках, целиком  относится  и к
Австрии.  Никто ясно и  точно не указывает,  в  чем  состоят  принципиальные
разногласия  с  Фрейем19,  и  действительно  ли  эти  разногласия
непримиримы. Все признают, что с  Фрейем связана сотня  хороших рабочих.  По
нынешним временам это очень  большое число. Как же можно  отталкивать  такую
группу,  не  попытавшись  с ней сработаться? Поскольку дело касается тех или
других личных  черт  Фрейя, я  могу только повторить то, что выше сказано  о
Трэне.  В  свое  время  некоторые  товарищи   считали  недопустимым  блок  с
Зиновьевым.  Между  тем от  этого  блока  мы  оказались  только  в выигрыше,
Зиновьев  же  политически ликвидирован.  В  блоках  выигрывают  всегда более
последовательные, более принципиальные и  более сильные из участников.  Если
бы  Фрей на втором или третьем этапе сотрудничества нашел нужным  порвать  с
нами,  то  лучшая часть  его  сторонников  не  пошла  бы за ним, как  лучшие
рабочие-зиновьевцы остались с нами.
     Я вполне  понимаю, что  сегодня сотрудничество с  Фрейем на австрийской
почве  для   "Манруфа"20  может   являться   невозможным.  Нельзя
форсировать  объединение  одними  лишь  организационными мерами,  тем  более
извне. Я  считаюсь с расколом, как с фактом. Но на интернациональной  основе
было бы в корне  неправильно отталкивать  группу Фрейя -- при отсутствии для
этого принципиальных оснований.
     Верно ли, что  И.Штрасе21 тяготеет к  правой оппозиции?  Это
было бы жалко, так как с правыми у нас будет жестокая борьба.
     Мы  все еще на бивуачном положении. Ответа  от  немецкого правительства
нет22.
     Только что  получил ваше письмо от  6 апреля. Немецкий перевод получил,
спасибо. Что  касается Ф.23,  то, разумеется,  деньги на дорогу я
вышлю, как  только  разрешится  вопрос о  дальнейшем  моем  местожительстве.
Письмо о группировках можно напечатать. Принимаю к сведению ваше сообщение о
слабости  ваших технических средств. Разумеется, группе придется делать лишь
то, что ей по силам.
     Вопрос о популярных брошюрах и вообще актуальных работах встанет только
после решения вопроса о нашем переселении в Европу. Ближайший  период я хочу
целиком  посвятить  изданию  своих   больших   книг,   в  первую  очередь  -
автобиографии24,  которую я пишу  так,  чтобы  она  принесла  нам
пользу и в политическом отношении.
     [Л.Д.Троцкий]




     14 апреля 1929 г.
     Уважаемый товарищ Мюллер25,
     Пишу вам всего несколько строк  по чисто деловому вопросу. Мне пишут из
Франции,   что   какое-то   немецкое   издательство   продает   французскому
издательству право на издание моей "Критики программы"26. Неужели
это  издательство Ляуба27?  Я  никак  не  могу  этого  допустить.
Французское  издательство Ридер28 выпускает  четыре моих книги, в
том числе "Критику программы" (вместе  с другими  работами о Коминтерне).  Я
даю  Ридеру  точно  просмотренный  и  дополненный  текст  с  примечаниями  и
предисловием.  Не  может быть и  речи о  перепродаже  немецким издательством
права  французскому  издательству. Если это Лауб (чего я  не  думаю),  то он
должен вполне удовлетвориться тем,  что автор не предъявляет и не собирается
предъявлять  никаких претензий  на  гонорар за эту книгу. Было бы чудовищно,
если  бы он  продавал французам книгу,  им самим  не оплаченную.  Во  всяком
случае, я бы  такой сделки не признал и обратился  бы попросту в суд. Я хочу
думать все  же, что  это не  Ляуб и что здесь какое-то недоразумение. Жду от
вас спешного ответа по этому важному вопросу.
     Получили  ли  вы последние  корреспонденции из  Москвы?  Они  в  высшей
степени интересны  и  важны.  Надеюсь,  что  вы поддерживаете  связь с  тов.
Вебером29  и  что он  через  вас  знает обо  всех  новостях.  Моя
переписка слишком выросла и я, при отсутствии "аппарата", вынужден соединять
нескольких  корреспондентов в  одну группу. Может  быть,  дальше  дело будет
обстоять лучше.
     С коммунистическим приветом
     [Л.Д.Троцкий]




     Константинополь, 25.IV.[19]29
     Дорогой товарищ Мюллер,
     Отвечаю с некоторым запозданием на ваше письмо от 1 апреля.
     1.  Я очень прошу вас и  товарища Вебера выяснить  до  конца  вопрос  о
перепродаже авторских прав немецким издательством французскому.  Если бы эта
книга   вышла   предварительно  в   России,   тогда,  вследствие  отсутствия
литературной  конвенции30,   европейские  издательства  могли  бы
переводить и издавать  книгу  без  всякого разрешения  с моей стороны. Но  в
данном   случае  речь  идет  о  книге,   впервые  появившейся   в  Германии.
Следовательно, ни одно иностранное издательство, в  том числе и французское,
не может выпустить эту книгу по  своему усмотрению. Я  во  Франции  выпускаю
большой том о Коммунистическом Интернационале. В состав  этого  тома  входят
четыре  работы: 1.  Что же дальше?  (письмо  к VI-му конгрессу);  2. Критика
программы; 3. Китайский вопрос; 4. Кто руководит Коминтерном31. К
этой  книге   мною   написано  специальное  предисловие   для   французского
издательства. Я сообщаю вам это вот для какой цели: если бы первое  немецкое
издание "Критики программы" разошлось и понадобилось бы второе издание, то я
бы  настаивал на том, чтобы выпустить большой том  такого же состава, как  и
французское издание. Я бы написал специальное предисловие, в котором ответил
бы на критику в печати. Может быть, вы переговорите об этом с издательством,
чтобы  выяснить,  как  обстоит дело. Книга вышла бы  примерно  вдвое  больше
нынешней.
     2. Теперь о делах оппозиции. Мне не совсем ясно, каковы ваши дальнейшие
перспективы.  Думаете ли  вы  вести  борьбу  с  Ленинбундом  или  же  хотите
достигнуть  соглашения  с  ним?  Каковы,  по  вашей   оценке,  ваши  главные
разногласия с Урбансом? Если вы намерены вести борьбу, то какими средствами,
в каких  районах и на  что рассчитываете?  При нынешнем  крайне  вялом темпе
работы  веддингской  оппозиции32  она, как  мне  кажется, рискует
незаметно сойти  на нет, отдав  постепенно своих сторонников  Ленинбунду. Не
думаете  ли вы, что вашей  группе нужно было  бы официально обсудить все эти
вопросы и вынести те или другие решения?
     Жму руку и желаю всего хорошего.
     [Л.Д.Троцкий]



     Настоящий том  рисует  этапы шестилетней борьбы, которую ведет правящая
ныне      в       СССР       фракция       против       левой      оппозиции
(большевиков-ленинцев)34  в  целом   и   автора   этой  книги,  в
частности. Значительная часть тома посвящена опровержению обвинений и прямых
клевет, направленных  против меня  лично. Что дает мне  право утруждать этим
материалом  внимание  читателя?  То обстоятельство,  что  личная  жизнь  моя
достаточно  тесно  связана  с  событиями  революции,  само  по  себе  еще не
оправдывало бы появление на свет этой книги. Если бы  борьба фракции Сталина
против  меня  была только  личной борьбой за власть, история этой борьбы  не
заключала бы  в  себе  ничего слишком  поучительного: парламентская  история
полна борьбы групп  и лиц  за власть ради  власти. Но в том-то  и  дело, что
борьба лиц и групп в СССР неразрывно сливается с разными этапами Октябрьской
революции.
     Историческая закономерность никогда не проявляется с такой мощью, как в
революционную  эпоху,  которая обнажает  классовые  отношения и  доводит все
проблемы  и противоречия до  высшей остроты.  Борьба  идей  в такие  периоды
становится самым непосредственным  орудием  враждебных  классов  или  частей
одного и того же класса. Именно такой характер получила в  русской революции
борьба   против   "троцкизма".   Связь   совершенно   схоластических  подчас
умствований с материальными интересами  классов  или слоев явилась  в данном
случае настолько очевидной, что когда-нибудь этот исторический опыт войдет в
качестве    особой     главы    в     школьные    учебники     исторического
материализма35.
     Октябрьская  революция  делится  болезнью  и  смертью  Ленина   на  два
периода36, которые  тем резче будут  отличаться один от  другого,
чем дальше  мы будем отходить от них. Первый период  был временем завоевания
власти, установления и упрочения диктатуры пролетариата, ее военной обороны,
ее  основных шагов  в  деле определения хозяйственного пути. Партия в  целом
сознает себя носительницей  диктатуры пролетариата и в этом сознании черпает
свою внутреннюю уверенность.
     Второй  период  характеризуется  нарастающими  элементами двоевластия в
стране.  Пролетариат,  завоевавший   в  октябре   власть,   вследствие  ряда
материальных  и   духовных  причин  внутреннего  и   международного  порядка
отодвигается  и  оттирается в  сторону и назад.  Рядом  с ним,  позади него,
иногда и впереди  него, выдвигаются другие элементы, другие прослойки, части
других классов, которые прибирают к рукам значительную  долю если не власти,
то  прямого  влияния  на  власть.  Эти другие слои:  чиновники  государства,
профессиональных союзов и кооперативов, лица свободных профессий, торговцы и
посредники все более  складываются в  систему сообщающихся сосудов. В то  же
время они по условиям жизни, по  повседневному  обиходу и  по  навыкам мысли
отделены от пролетариата или все больше отделяются от него. Сюда относятся в
последнем счете и партийные чиновники, поскольку они слагаются в  сплоченную
касту,  которая   не  столько  внутренними  средствами,  сколько  средствами
государственного аппарата обеспечивает свою несменяемость.
     По своему происхождению  и традициям,  по  источникам своей сегодняшней
силы  советская власть продолжает опираться на пролетариат, хотя и все менее
непосредственно. Через перечисленные выше социальные  прослойки она попадает
все  больше  под  давление буржуазных интересов. Это давление становится тем
более ощутительным, что  значительная часть не только государственного, но и
партийного аппарата является  если и не  сознательным,  то  во всяком случае
добровольным проводником буржуазных взглядов и надежд. Как ни слаба сама  по
себе наша внутренняя буржуазия, она справедливо  сознает себя частью мировой
буржуазии  и  является передаточным механизмом  мирового империализма. Но  и
внутренняя   база  буржуазии  совсем  не  ничтожна.  Поскольку  крестьянское
хозяйство   развивается  на  индивидуальных  основах  рынка,  оно  неизбежно
выделяет из себя многочисленную мелкую сельскую буржуазию.  Богатеющий мужик
или мужик,  только стремящийся разбогатеть  и наталкивающийся на препятствия
советского  законодательства,  является  естественным   носителем  тенденций
бонапартизма. Это доказано всем ходом  новейшей истории и  еще раз проверено
на  опыте  Советской   республики.  Таковы  социальные  источники  элементов
двоевластия,   окрашивающего   вторую,   послеленинскую   главу  Октябрьской
революции.
     Разумеется, и  первый период --  1917-1923 гг. -- не однороден на  всем
своем протяжении. И там  были не только наступления, но и отступления. И там
революция  шла на большие уступки: крестьянству -- с одной  стороны, мировой
буржуазии  --  с  другой.  Первым  отступлением  победоносной революции  был
Брест-Литовский мир. Затем революция перешла  в новое наступление.  Политика
торговых и промышленных концессий, как ни скромны до сих пор ее практические
результаты,  представляла  собою  в принципе  серьезный маневр  отступления.
Самым крупным отступлением явилась, однако,  новая  экономическая политика в
целом  (нэп).  Восстанавливая  рынок,  нэп   тем   самым  воссоздал  условия
возрождения мелкой буржуазии и превращения отдельных ее  элементов и групп в
среднюю  буржуазию.   Таким  образом,  в  нэпе  были  заложены   возможности
двоевластия. Но они находились лишь в экономической потенции. Действительную
силу  они развили лишь во второй главе, которая в общем и целом  открывается
болезнью  и  смертью  Ленина  и  началом   концентрированной  борьбы  против
"троцкизма"37.
     Сами по себе уступки буржуазным  классам  еще не нарушают,  разумеется,
диктатуры пролетариата. Химически чистого классового  государства в  истории
не  бывает  вообще.  Буржуазия  господствует,  опираясь  на  другие  классы,
подчиняя их себе, подкупая их или застращивая. Социальные  реформы в  пользу
рабочих сами по себе нисколько не нарушают единодержавия буржуазии в стране.
Каждому капиталисту в отдельности кажется, правда,  будто  он  уже не полный
хозяин в своем доме, т. е. на заводе и фабрике, так как вынужден считаться с
законодательными  ограничениями  его хозяйской диктатуры. Но эти ограничения
служат только для того, чтобы сохранить и поддержать власть класса в  целом.
Интересы  отдельного капиталиста  на  каждом шагу  приходят в противоречие с
интересами капиталистического государства не  только в вопросах  социального
законодательства, но и  в вопросах  налогов, государственных долгов, войны и
мира и проч. и  проч. Перевес остается за  интересами класса в целом. Именно
этот последний решает, какие реформы и  в каких  пределах он может дать,  не
нарушая основ своего господства.
     Аналогично  ставится  вопрос  и  в  отношении  диктатуры  пролетариата.
Химически чистой диктатура могла бы быть только в безвоздушном пространстве.
Правящий  пролетариат вынужден  считаться с другими классами и в зависимости
от соотношения сил внутри страны или на международной  арене идти на уступки
другим  классам в  целях  сохранения  своего господства.  Весь вопрос  --  в
пределах этих уступок и в степени сознательности, с которою они делаются.
     Новая  экономическая политика заключала в  себе две стороны. Во-первых,
она  вытекала  из  необходимости  для самого пролетариата  использовать  для
руководства  промышленностью  и всем  вообще  хозяйством  методы  и  приемы,
выработанные  капитализмом.   Во-вторых,  она  означала  уступку  буржуазии,
непосредственно мелкой  буржуазии,  поскольку  давала  ей возможность  вести
хозяйство в  наиболее ей свойственных  формах купли-продажи. В  России с  ее
преобладающим крестьянским населением эта вторая сторона нэпа имела решающий
характер. При задержке революционного развития других  стран нэп как широкое
и  длительное  отступление  был  совершенно неизбежен. Мы  провели  его  под
руководством  Ленина  вполне  единодушно.  Отступление было  во всеуслышание
названо  отступлением. Партия и  через нее  рабочий класс в общем  правильно
понимали  то,  что делают. Мелкая буржуазия  получала в  известных  пределах
возможность  накоплять. Но  власть,  а,  следовательно,  и право  определять
пределы накопления, оставалась по-прежнему в руках пролетариата.
     Выше  мы сказали, что существует аналогия между социальными реформами в
интересах  пролетариата, которые видит себя  вынужденной  провести  правящая
буржуазия,  и  между  теми  уступками  буржуазным  классам,  которые  делает
правящий пролетариат. Эту  аналогию нужно,  однако,  если мы хотим  избежать
ошибок,   ввести  в  определенные  исторические   рамки.  Буржуазная  власть
существует  столетия, она имеет  мировой характер, она опирается на огромные
накопленные  богатства, в  ее распоряжении  находится могущественная система
учреждений,  связей  и идей.  Века  господства создали своего рода  инстинкт
господства,  который  не  раз  уже в трудных условиях  безошибочно руководил
буржуазией.
     Века буржуазного господства были  для пролетариата веками угнетения. Ни
исторических  традиций  господства, ни, тем более, инстинкта  власти  у него
нет. Он пришел к власти в одной из самых бедных и отсталых стран Европы. Это
означает,  что  диктатура пролетариата  в данных  исторических  условиях, на
данном этапе несравненно меньше ограждена, чем  власть буржуазии. Правильная
политика, реалистическая  оценка  собственных шагов, в том  числе неизбежных
уступок буржуазным  классам, являются  для советской власти вопросом жизни и
смерти.
     Послеленинская  глава  Октябрьской революции характеризуется ростом как
социалистических, так и  капиталистических сил советского хозяйства.  Вопрос
решается  динамическим  соотношением между ними. Проверка этого  соотношения
дается  не  столько  статистикой,  сколько  повседневным ходом экономической
жизни. Нынешний глубокий кризис, принявший  парадоксальную  форму недостатка
сельскохозяйственных   продуктов    в   земледельческой   стране,   является
объективным и  безошибочным доказательством нарушения основных хозяйственных
пропорций.  Еще  весною  1923 года на  XII съезде  партии  автор  этой книги
предупреждал  о тех  последствиях,  к которым  может  привести  неправильное
хозяйственное руководство: отставание промышленности порождает "ножницы" цен
на промышленные и сельскохозяйственные продукты, что, в свою очередь, влечет
за собою  задержку  развития  сельского хозяйства38.  Наступление
этих последствий само по  себе отнюдь не означает ни  неизбежности,  ни  тем
более  близости крушения советского режима. Оно означает лишь -- но с полной
повелительностью -- необходимость перемены хозяйственной политики.
     В стране,  где  важнейшие производительные силы являются собственностью
государства, политика государственного руководства является непосредственным
и для известного этапа решающим фактором хозяйства.  Вопрос,  следовательно,
сводится  к  тому,  способно  ли  данное  руководство  понять  необходимость
изменения политики  и в силах  ли  оно эти  изменения  провести  на деле. Мы
приходим тут  снова к вопросу  о том,  в  какой мере государственная  власть
находится еще в руках пролетариата и его партии,  т. е в какой  мере это все
еще власть Октябрьской революции. Ответить  на этот вопрос априорно  нельзя.
Политика  не  имеет   механических   масштабов.   Силы  классов   и   партий
обнаруживаются в борьбе. А борьба еще целиком впереди.
     Двоевластие,  т. е.  параллельное существование власти  или  полувласти
двух  антагонистических классов -- как,  например, в эпоху Керенского  -- не
может длиться долго. Такого  рода критическое состояние должно разрешиться в
ту или другую сторону. Утверждение анархистов или анархиствующих, будто СССР
уже  представляет  собою  буржуазную  страну,   лучше  всего   опровергается
отношением к вопросу самой буржуазии, внутренней и иностранной.  Идти дальше
признания   элементов   двоевластия   было  бы   теоретически   неправильно,
политически   опасно,  даже  самоубийственно.  В   свою   очередь,  проблема
двоевластия  означает  для  данного  момента  вопрос  о  том, в  какой  мере
буржуазные  классы внедрились в советский государственный аппарат и  в какой
мере  буржуазные   идеи   и   тенденции   внедрились   в  партийный  аппарат
пролетариата?  Ибо  от  этой  степени  зависит маневренная  свобода партии и
возможность  для рабочего  класса предпринимать необходимые меры  обороны  и
наступления.
     Вторая глава  Октябрьской  революции  характеризуется не просто  ростом
экономических позиций мелкой  буржуазии города и деревни,  но гораздо  более
опасным  и  острым  процессом  теоретического  и  политического  разоружения
пролетариата  параллельно с ростом  политической самоуверенности  буржуазных
слоев. В соответствии с  этой стадией,  через которую проходят эти процессы,
политический  интерес растущих мелкобуржуазных классов состоял и  сейчас еще
состоит в  том, чтобы по возможности  замаскировать свое продвижение вперед,
окрасить свои успехи  в  советскую покровительственную окраску и представить
свои  опорные  базы как  составные  части  социалистического  строительства.
Известные  и  притом  значительные  успехи  буржуазии  на  основе  нэпа были
неизбежны и при том необходимы для успехов  самого социализма.  Но одни и те
же экономические достижения буржуазии получают совершенно разное значение  и
представляют совершенно разную  степень опасности в зависимости  от  того, в
какой мере  рабочий класс  и прежде  всего  его  партия  правильно оценивают
происходящие процессы и сдвиги в стране  и в какой степени твердо они держат
руль в  руках. Политика есть концентрированная  экономика.  На  данном этапе
хозяйственный вопрос Советской  республики  более,  чем когда-либо, решается
политически.
     Порочный характер послеленинской политики состоит не столько в том, что
она делала новые крупные уступки  разным слоям  буржуазии  внутри страны,  в
Западной Европе, в Азии. Одни из этих уступок были необходимы или неизбежны,
хотя бы в результате предшествовавших ошибок. Таковы новые уступки кулаку  в
апреле 1925 года: разрешение аренды земли и найма рабочей силы39.
Другие  из этих уступок были сами по себе ошибочны,  вредны и даже гибельны.
Таковы: капитуляция перед бужуазными агентами в британском  рабочем движении
и еще худшая капитуляция перед китайской буржуазией. Но главное преступление
послеленинской  и антиленинской политики состояло  в том, что тяжкие уступки
выдавались  за  успехи   пролетариата;  что  отступления  изображались   как
продвижения  вперед;  что рост  внутренних  затруднений  истолковывался  как
победоносное продвижение к национальному социалистическому обществу.
     Эта  предательская,  по  сути  дела,  работа теоретического  разрушения
партии  и  угашения  политической бдительности пролетариата  производилась в
течение  последних шести  лет под  видом борьбы с "троцкизмом". Краеугольные
принципы марксизма, основные  методы Октябрьской  революции, важнейшие уроки
ленинской стратегии  подвергались  ожесточенному и свирепому  пересмотру,  в
котором находила свое  выражение нетерпеливая потребность привилегированного
чиновника  и оправившегося  мелкого  буржуа в  спокойствии и  порядке.  Идея
перманентной  революции40, т.  е.  неразрывной  и  действительной
связи судьбы  Советской республики  с ходом пролетарской  революции во  всем
мире, больше всего раздражала новые консервативные слои, которые внутри себя
убеждены, что  после  того, как революция подняла  их наверх,  она тем самым
выполнила свое предназначение.
     Мои критики из социал-демократического и  демократического лагеря очень
авторитетно разъясняют  мне, что Россия  "не созрела"  для социализма  и что
Сталин  совершенно  прав,  поворачивая  ее  зигзагами  на  путь капитализма.
Правда,   то,  что  социал-демократы  с   полным   удовлетворением  называют
возрождением   капитализма,   Сталин   называет  построением   национального
социализма. Но, так как они говорят об одном и том же процессе, то разница в
терминологии не должна скрывать от наших глаз тождества по существу. Если бы
даже Сталин выполнял свою работу сознательно, о чем пока что нет  и речи, он
все равно вынужден  был бы с  целью смягчения  трений  именовать  капитализм
социализмом. Он делает это  тем увереннее,  чем хуже разбирается в  основных
исторических  процессах.  Слепота   избавляет   его  в  данном   случае   от
необходимости лицемерить.
     Вопрос,   однако,   вовсе  не  сводится  к  тому,  способна  ли  Россия
собственными средствами  построить социализм.  Такого вопроса  для марксизма
вообще  не существует.  Все,  что было сказано  по  этому поводу  сталинской
школой,  относится по теоретическому  типу к  области алхимии41 и
астрологии42.   Сталинизм,  как   доктрина,  пригоден  лишь   для
теоретической  кунсткамеры43.  Основной  вопрос  состоит  в  том,
способен  ли капитализм вывести Европу из исторического тупика. Способна  ли
подняться   из  рабства  и  нищеты  Индия,  не  выступая  из  рамок  мирного
капиталистического   прогресса?   Способен   ли   Китай   достигнуть   высот
американской  и  европейской  культуры без  революций и войны?  Способны  ли
Соединенные Штаты совладать со своими собственными производительными силами,
не  потрясая  Европу и не подготовляя  чудовищную  военную катастрофу  всего
человечества?  Вот  как  стоит   вопрос  о  дальнейшей   судьбе  Октябрьской
революции.
     Если  допустить,  что  капитализм  все  еще  представляет прогрессивную
историческую силу; что он  способен  своими  методами и  приемами  разрешить
основные проблемы,  стоящие  на исторической очереди  и поднять человечество
еще  на  несколько ступеней,  тогда  не  могло  быть и  речи  о  превращении
Советской  республики  в  социалистическую  страну.  Тогда  социалистическая
надстройка  Октябрьской  революции  неизбежно пошла бы  на  слом,  оставив в
наследство только  свои  аграрно-демократические  завоевания. Совершился  бы
спуск от пролетарской революции к буржуазной через фракцию Сталина или через
часть этой фракции или же понадобилась бы новая политическая смена и даже не
одна
     --  это  все  вопросы  второго  порядка.  Я  уже   не  раз  писал,  что
политической формой такого  спуска был бы,  вероятнее всего, бонапартизм, --
никак не демократия. Основной вопрос состоит, однако, в том, является ли еще
капитализм  прогрессивным,  как мировая система. Именно в этом  вопросе наши
социал-демократические  противники проявляют  жалкий, дряблый  и беспомощный
утопизм -- утопизм реакции, а не движения вперед.
     Политика Сталина  есть "центризм", то  есть течение, колеблющееся между
соцал-демократией  и  коммунизмом.  Главные   "теоретические"  усилия  школы
Сталина, возникшей лишь после смерти  Ленина, были направлены на  то,  чтобы
отделить судьбу  Советской  республики  от  мирового  развития в целом.  Это
значило   пытаться   освободить   Октябрьскую  революцию   от   нее   самой.
Теоретическая  проблема эпигонов  приняла форму противопоставления троцкизма
ленинизму.
     Чтобы освободиться от интернациональной сущности марксизма, сохраняя до
поры  до времени верность ему на словах, надо было направить оружие в первую
голову против  тех,  которые  были носителями идей  Октябрьской революции  и
пролетарского интернационализма. Первое  место принадлежало  тут  Ленину. Но
Ленин умер на рубеже  двух этапов  революции. Он не мог уже отстаивать  дело
своей жизни.  Эпигоны порезали его  книги  на  цитаты и  этим  оружием стали
бороться против живого Ленина, воздвигая ему погребальные мавзолеи не только
на Красной площади,  но и в сознании  партии. Как  бы предвидя судьбу  своих
идей на ближайшем этапе,  Ленин  начал свою книгу о государстве44
следующими словами, посвященными  судьбе  великих революционеров:  "После их
смерти  делаются  попытки  превратить  их в безвредные иконы,  так  сказать,
канонизировать  их,  предоставить  известную славу  их  имени для "утешения"
угнетенных   классов   и   для   одурачения   их,   выхолащивая   содержание
революционного учения, притупляя его революционное острие, опошляя  его" (т.
XIV,  ч.  2, стр. 299) 45. К  этим  вещим словам остается  только
добавить,  что Н.  К.Крупская нашла в  себе  однажды  решимость  бросить  их
фракции Сталина в лицо.
     Вторая половина задачи эпигонов состояла в том, чтобы дальнейшую защиту
и развитие  идей  Ленина изобразить  как  враждебную  Ленину  доктрину.  Эту
историческую службу  сослужил миф "троцкизма". Нужно ли повторять здесь, что
я не претендовал  и не претендую на создание особой доктрины? Теоретически я
ученик Маркса. В  отношении методов  революции я прошел  школу  Ленина. Я не
знаю троцкизма. Или, если угодно, я знаю "троцкизм" как наименование, данное
идеям Маркса и  Ленина теми эпигонами, которые от этих  идей хотят во что бы
то ни стало освободиться, но еще не смеют этого сделать открыто.
     Настоящая  книга показывает часть того  идеологического  процесса,  при
помощи  которого  нынешнее  руководство  Советской  республики сменяло  свою
теоретическую кожу в соответствии с изменением своей социальной  сущности. Я
показываю,  как  одни  и те  же лица  об  одних и тех  же  фактах, идеях или
деятелях при Ленине и после Ленина отзывались прямо противоположным образом.
Я  вынужден  в  этой  книге  давать  много  цитат,  что,  замечу  мимоходом,
противоречит  моим  обычным  литературным приемам.  Однако  в борьбе  против
политиков, которые торопливо  и воровато открещиваются от  своего вчерашнего
дня, клянясь в  то  же время в верности ему, невозможно  обойтись без цитат,
ибо  они играют  в данном  случае  роль  прямых и неопровержимых  улик. Если
нетерпеливый  читатель будет досадовать,  что ему приходится совершать часть
своего пути  по  кочкам, пусть примет,  по крайней  мере, во  внимание,  что
собрать эти цитаты, выделить  из них  наиболее  поучительные  и  привести  в
необходимую  политическую связь требовало неизмеримо  большей затраты труда,
чем внимательное чтение этих  документальных  свидетельств борьбы двух столь
близких и столь непримиримых лагерей.
     Первой частью этой  книги является мое письмо в Институт истории партии
и революции (Истпарт)46, написанное мною к моменту 10-й годовщины
Октябрьского  переворота. Институт с протестом вернул мою  рукопись, которая
врезалась   инородным   телом   в   ту   работу   неслыханной   исторической
фальсификации, которой занимается это учреждение в борьбе с троцкизмом.
     Вторую  часть книги составляют  четыре речи,  произнесенные мною  перед
высшими учреждениями партии  в течение  июня --  октября 1927 года, т. е.  в
период наиболее концентрированной идейной борьбы между оппозицией и фракцией
Сталина47.   Я  выбрал  из   многих   документов  последних   лет
стенограммы  этих  четырех  речей как потому, что  они в  сжатой форме  дают
достаточно полное  изложение борющихся взглядов, так и  потому, что в  своей
хронологической последовательности они способны, как мне кажется, приблизить
читателя  к драматической  динамике самой  борьбы. Добавлю еще, что нередкие
аналогии   с   французской   революцией  способны   облегчить   историческую
ориентировку французскому читателю.
     Я произвел в тексте речей значительные  сокращения, чтобы освободить их
от повторений, в  той или иной  степени все же  неизбежных.  Все необходимые
пояснения даются мною в виде  вступительных замечаний к самим речам, которые
в  настоящем издании вообще впервые появляются в печати. В СССР они остаются
запретными рукописями.
     В заключение я  даю небольшой памфлет, написанный мною уже  в ссылке, в
Алма-Ате  в  1928  г.48,  в  ответ  на  увещевательное
письмо,      обращенное     ко     мне     одним     из     благожелательных
противников49. Мне думается, что этот документ, широко ходивший в
рукописи по рукам, дает всей книге необходимое завершение, вводя читателя  в
самую   последнюю  стадию  борьбы,  непосредственно  предшествовавшую  моему
изгнанию.
     Эта  книга  охватывает  вчерашний  день.  Но  только  для  того,  чтобы
соединить  его с сегодняшним. Ни  один из  процессов, о которых  идет  здесь
речь, не  завершен,  ни один из вопросов -- не разрешен. Каждый  новый  день
будет приносить  дополнительную  проверку  борющихся  концепций.  Эта  книга
посвящена  текущей истории, т. е. политике. Она рассматривает прошлое только
как непосредственное введение к будущему.
     Л.Троцкий
     Константинополь, 1 мая 1929 г.



     4.V.1929[г]
     Дорогой друг,
     Посылаю вам девять рукописей в полное ваше распоряжение.  Эти  рукописи
вошли в состав двух французских томов, которые должны выйти  у Ридера. Я вам
не посылаю ни своего  письма в Истпарт, ни "Критики программы", ибо оба  эти
произведения  у  вас  имеются.  Во  французском  издании один том называется
"Изуродованная  революция"51  и  заключает  в  себе,  кроме моего
письма в Истпарт, еще четыре речи и "Беседу с благожелательным противником".
Второй  том посвящен  Коммунистическому Интернационалу  и,  помимо  "Критики
программы", включает в свой состав ряд статей, прилагаемых мною здесь.
     Если  найдете нужным и возможным, издайте все прилагаемые работы в виде
одного  тома.  Я  к  этому  мог  бы  написать  специальное  предисловие  для
американского читателя.  Вернее сказать,  я  мог  бы  переделать  два  своих
французских  предисловия52,  приспособив их к американской книге.
Но  для  этого я должен знать, прежде всего, выйдет ли эта книга  в свет и в
каком составе.
     Если  бы не удалось устроить эту  книгу  у  одного из капиталистических
издателей,  то рукописи  могли бы быть  частично использованы  издательством
"Милитант"53. Сообщите  мне поскорее  о судьбе посылаемых вам при
сем рукописей. Если вы  прочитаете  два предисловия к французским томам,  то
вам будет  легче сообразить возможный состав американского  тома и его общую
физиономию.
     Издатель Бони54 обратился к Пазу55 с предложением
издать четыре моих  книги,  в  том  числе "Ленин  и  эпигоны"  (или  "Против
эпигонов")56.  Я  получил из  Парижа по  этому поводу телеграфный
запрос. Я ответил, что вопрос об  "Эпигонах" может быть  разрешен  только по
соглашению с вами, так как вы уже ведете, вероятно, переговоры с какими-либо
американскими издателями.  Так как Бони  хочет издать  несколько  томов,  то
желательно было бы сговориться с ним насчет тома "Ленин и эпигоны".
     Вы совершенно правы, указывая на то, что  при удачном выпуске этих книг
можно будет надолго обеспечить хорошее марксистское издательство  и в первую
очередь оппозиционный журнал международного характера.
     Я ужасно жалею, что в вопросе о марксизме  вы заняли столь неприемлемую
и теоретически неправильную позицию. Боюсь, что придется нам сильно драться.
А  я не знаю  в  истории  революционного  движения последних тридцати лет ни
одного  случая, когда  бы  отказ  от  марксизма  не  губил  революционера  и
политически.  Повторяю:  ни  одного  случая.  Зато  я  знаю  многие  десятки
выдающихся   случаев,   когда  люди  начинали  с  отрицания  диалектического
материализма57,  в   частности   исторического  материализма,   а
кончали... примирением  с буржуазным  обществом. Я пока только  перелистывал
вашу книгу58 и в ближайшее время прочитаю ее. В  своих "Эпигонах"
я вынужден  буду вам  посвятить небольшую главу: политическая дружба требует
ясности прежде всего.
     Суварин  запутался  очень  тяжко.  Он  не  понял совершенно  классового
характера современных группировок коммунизма и думал с  ними справиться  при
помощи наспех  написанных газетных статеек.  На этом пути он  приблизился  к
Брандлеру,  который  ведет сейчас линию на  восстановление  довоенной  левой
социал-демократии,  несостоятельность которой достаточно  обнаружена войной.
Газета Милюкова "Последние  новости"59 посвятила передовую статью
разногласиям между Сувариным и Троцким, причем, конечно, полностью и целиком
стала на сторону Суварина. Если Суварин не поймет,  в какое болото он залез,
то он погибнет для революционного движения на ряд лет, если не навсегда.
     Вы спрашиваете, какие книги мне нужны? Мне трудно называть книги, ибо я
за последний период, который длится уже довольно долго, не следил совершенно
за  книжным рынком. Я могу только сказать, какие темы меня интересуют больше
всего, и в соответствии с этим вы сможете мне посылать книги.
     Во-первых,  я хочу  иметь  литературу, характеризующую экономические  и
политические тенденции развития Соединенных Штатов за последний период.
     2.     Наиболее     важные     периодические     издания,      например
"Экономист"60  и  "Куррент  Истори"61. Хорошо  было бы
получать также одну ежедневную газету.
     3.  Желательно  иметь  коллекцию наиболее  характерных  изданий:  книг,
брошюр  и проч.  (характеризующих  различные  организации, формы  и  течения
рабочего движения).
     4. Наиболее выдающиеся произведения американского книжного рынка.
     После окончания автобиографии, которою я буду занят до  июня, я посвящу
два  месяца,  примерно, завершению  свой  книги об  "эпигонах". После  того,
следовательно осенью, приступлю к книге о мировом хозяйстве и  международной
политике62.  Вопрос  об  Америке,  о  взаимоотношении Соединенных
Штатов, Англии,  Южной  Америки и Японии займет в этой книге решающее место.
Из  этого  вы  можете усмотреть,  как  важно для меня  иметь соответственную
литературу.
     [Л.Д.Троцкий]



     1.  Я получил вашу телеграмму от 3 апреля -- на  полтора  месяца позже,
чем телеграммы от ряда других немецких издательств. Я получил ваше письмо от
8 мая  -- на три  месяца  позже, чем соответственные  предложения  от других
немецких издательств.
     2. Более, однако, чем запоздалость ваших предложений,  обращает на себя
внимание странный их  тон: вы сочетаете  деловые предложения с политическими
нравоучениями. Если ваши  деловые предложения  запоздали по  вашей вине,  то
политические ваши поучения по меньшей мере неуместны. Позвольте мне  вам это
разъяснить в настоящем кратком письме.
     3.  Мою ошибку вы видите в том, что  я публикую свои книги в буржуазных
издательствах, а не в вашем. Но  в том же письме  вы сообщаете мне, что ваше
издательство  было и  остается совершенно независимым  частным предприятием.
Позвольте  вам  сказать  в  таком случае,  что  вы  представляете  такое  же
капиталистическое  предприятие, как и те издательства, которые  печатают мои
книги. Коммунистическим  издательством я могу признать только такое, которое
принадлежит  к партии или  фракции,  работает  под их контролем  и  доходами
своими   обслуживает  нужды  партии.  То  обстоятельство,  что  вы   издаете
коммунистическую    литературу    или   близкую    к   ней,   не    нарушает
капиталистического характера вашего предприятия.
     4. По вашим  словам, выход моих книг в  буржуазных издательствах  может
вызвать впечатление, что я  "действительно  ищу,  как многократно утверждали
мои  противники,  смычки  направо".  Позвольте на это ответить, что  ни  мои
взгляды, ни мои книги  не нуждаются  в  метрическом свидетельстве со стороны
того  или  другого  капиталистического издательства, хотя  бы  и  торгующего
коммунистической или полукоммунистической литературой.
     5. Вы сообщаете в вашем письме, что  являетесь не  только коммунистами,
но и членами партии. Вы жалуетесь на Коминтерн, который  чуть не разорил вас
в вопросе  об издании сочинений Ленина. Вы заявляете  в  то же время, что не
хотите ссориться с Коминтерном, т. е. с его очередным руководством. Вместе с
тем вы меня предупреждаете,  что вы с  такой же  охотой предоставили бы ваше
издательство для сочинений  Сталина. Все  это я  могу  понять с коммерческой
точки  зрения,  но  не с  коммунистической.  Коммерческое  предприятие может
эксплуатировать и борьбу идей в рамках коммунизма. Подлинно коммунистическое
издательство никогда не могло бы оставаться индифферентным в борьбе идей, от
которой зависит будущность  мирового рабочего движения;  тем менее оно могло
бы  хвалиться своей  индифферентностью. Коммерсант не  хочет ссориться  ни с
тем,  кто  фальсифицирует марксизм, клевещет и запирает  в тюрьму, ни с тем,
кто борется за марксизм и, сидя в тюрьме или в ссылке,  защищает его в своих
книгах.  Такого коммерсанта я могу  понять  и могу с ним иметь дело,  как  с
коммерсантом. Я только не позволю  ему читать мне  политические наставления.
Но с коммунизмом идейная индифферентность не имеет ничего общего.
     6. Я  не буду  останавливаться  на том, что  книги мои в  издательствах
"Авалун" и "Лауб" появились без  моего ведома и до моего приезда за границу,
так как это не меняет  дела. С  другими капиталистическими издательствами  я
заключил договор сам. Я утешаю себя тем, что важнейшие книги Маркса и Ленина
выпускались  капиталистическими   издательствами,  когда  у   них   не  было
собственного, коммунистического, партийного. Но суть  не в этом историческом
прецеденте.  Политически гораздо  важнее  то, что ни одному  здравомыслящему
человеку  не  придет  в  голову связывать  судьбу моих идей с  судьбою  того
капиталистического предприятия, которое находит выгодным  для себя  печатать
мои книги. Принципиальная  разница  между  капиталистическим издательством и
капиталистической книжной  лавкой не  так  уж  велика.  В  книжном  магазине
сочинения  Ленина  стоят  рядом с  книгами  Каутского, что не  делает Ленина
ответственным за Каутского, а меня -- за Ратенау.
     7.  Вы  ссылаетесь  на  то,  что  не  можете  платить таких  сумм,  как
Фишер64. Если бы это говорило партийное издательство -- довод был
бы  законен  и  уместен, но какой смысл имеет  этот довод  в устах  частного
издательства, -- мне совершенно непонятно.
     Позвольте вам разъяснить нижеследующее: суммы, которые выплачиваются за
мои   коммунистические   работы  капиталистическим  предпринимателем,   идут
исключительно  на коммунистические  цели, т. е. на обеспечение  издательства
книг,  брошюр и  журналов,  не  приносящих дохода.  Вот почему мои  сделки с
буржуазными издательствами являются по  задачам своим и результатам насквозь
коммунистическими.   Торговля   же   коммунистическими-полукоммунистическими
идеями "без различия красок" со стороны частного издательства остается чисто
капиталистическим делом, хотя бы  собственники  такой  торговли  и входили в
состав коммунистической партии.
     Я не  сомневаюсь, что каждый  рабочий поймет  эту  разницу. Только  для
вскрытия ее я и счел необходимым ответить на те принципиальные  нравоучения,
которые вы присоединили к вашему запоздавшему коммерческому предложению.
     [Л.Д.Троцкий]
     [После 8 мая 1929 г.]




     Константинополь, 9 мая 1929 г.
     Макс[у] Истмену
     Дорогой друг!
     1. Ввиду  вашего согласия, как мне сообщил Паз, я поручил ему подписать
договор с американским издателем Бони на четыре тома.
     2. Знаете ли вы, что в Германии вышло немецкое издание той самой книги,
которую  вы  издали  по-английски?  Издание  в  безобразном  переводе  и   с
непристойной  рекламой.  Оно  разошлось   уже  по  крайней  мере   в  15.000
экземплярах. Издательство "Авалун"65 заявило, что купило право  у
американского издателя, по-видимому, за какую-то совершенно ничтожную сумму.
При нормальных условиях "Авалун"  должен был бы уже заплатить  около  15.000
марок. Сейчас он, конечно, не платит ничего. Но гораздо хуже то, что издание
во  всех  отношениях   безобразно.  Мало  того,  Паз  пишет,  что   какое-то
издательство во Франции приобрело права на мое письмо в Истпарт. Неужели это
американское  издательство  перепродало  свои права?  Будьте  добры  навести
справки, так как Паз уже продал эту книгу  издательству Ридер, которое очень
беспокоится, и я получаю на этот счет постоянные запросы.
     3.  Через  несколько  дней я пошлю вам  большую коллекцию рукописей, из
которых  можно будет  составить  том, небезынтересный, как  я  надеюсь,  для
американского читателя.  Задержка  выходит  из-за того,  что необходимо  еще
некоторые речи переписать.
     4.  "Интернациональное"   издательство  выпустило  за   последние  годы
несколько моих книг  (Геллер и Ко.)66. Не знаете, имеются ли  они
еще  в  продаже?  Я  бы  очень  хотел  выпустить  том,  посвященный вопросам
литературы, науки и культуры. Но часть  этого тома вошла в изданную Геллером
книгу "Литература и революция"67.
     С товарищеским приветом
     Ваш Л.Тр[оцкий]




     13 мая 1929 г.
     Уважаемая редакция "Социалистического вестника"!
     Вы прекрасно знаете, как [мы]  далеки идейно друг от друга,  и  тем  не
менее, вследствие непреодолимых препятствий,  я вынужден обратиться к  вам с
покорнейшей просьбой передать нижеследующее письмо КАПД70.
     С почтением Г. Мясников71

     Дорогие товарищи!
     Вам известно,  что  в 1923 г.  я был выслан в Германию. Известно также,
что после  того как я стал проявлять признаки политической жизнедеятельности
в Германии: издал (при вашей помощи и содействии  "Манифест Рабочей группы",
за авторство которого  был выслан, стал организовывать  отправку в СССР и т.
д.),  мне  Н.Н.Крестинский  и Г.  Зиновьев  давали  заверения,  что  если  я
возвращусь в СССР, то арестован не буду.  Знаете также, что  я,  несмотря на
ваши советы: не  верить и не  ехать,  поверил и  поехал. Еще на вокзале тов.
В.Румынов говорил:  "Напрасно едешь,  Гаврила Ильич, арестуют тебя  и будешь
сидеть долгие годы".  У меня настолько велика  была вера  в  порядочность  и
честность руководящей  головки  ВКП(б),  что  я  не  допускал даже  мысли  о
провокации  и  обмане.  И   потому  с   легким  сердцем  садился  в   вагон,
направляющийся в СССР.
     Но только  я переехал границу СССР,  как сразу почувствовал, что не все
хорошо и не все ладно.
     Особенно это обозначилось  по приезде в  Москву, где сразу целая  орава
шпиков взяла меня "на прицел".
     В Москву  приехал я 9 ноября 1923 г.,  а  19-го был арестован. Дали мне
прожить  на  "свободе"   10  дней,  разумеется,  для   того   чтобы  создать
впечатление, что арестовали за что-то, сделанное мною в  течение этих десяти
дней. Причем  моя "свобода"  была  так относительна, что может поспорить  со
всякой  теорией  относительности.  Дом, в котором  я  жил  (кстати  сказать,
вплотную  с  ГПУ),  имеет четыре  выхода. У каждого из выходов стояло по два
шпика  круглые  сутки. И куда бы я ни пошел, я не  беспокоился,  так как моя
персона тщательно охраняется минимум двумя архангелами. При такой обстановке
делать что-нибудь было совершенно невозможно. ЦК ВКП(б) через ГПУ создал эту
обстановку и дал жить на воле 10 дней: все потому, чтобы при случае сказать,
что  я арестован был не за то  же  авторство "Манифеста", а за  какое-то еще
более вероломное и дерзкое "преступление".
     Арестован был сам, арестована была и  семья: жена и трое  детей. Я  был
унесен насильно в автомобиль и засим во внутреннюю тюрьму ГПУ, а жена и дети
были  подвергнуты домашнему аресту  (да  воздаст  им  Аллах72  за
великодушие и любовь  к детям!). С  первого же  часа я не стал принимать  ни
воды,  ни пищи.  Три дня проголодал, а затем решил пойти на пролом... Но так
как за мной  очень зорко наблюдали, по  крайней  мере через каждые  три-пять
минут "волчок" открывался, то  сделать это было чрезвычайно  трудно. Надобно
было выбрать наиболее удачный момент. Ночь -- совершенно неподходящее время,
тихо-тихо, каждое движение будет услышано. Надо днем,  и когда больше шума и
меньше внимания уделяется моей камере. Таким моментом я считал раздачу  чая.
Заранее заготовив все необходимое, свил веревку, стал просить воды, будто бы
голодаю  с  водой,  чтобы  иметь возможность намочить веревку,  когда  будет
необходимо... И момент настал. Тихо, бесшумно, но быстро-быстро иду  к окну.
Прикрепляю веревку к решетке и... Очнулся я на полу: страшная головная боль:
вот  то первое, что я почувствовал, когда пришел в себя. А потом увидел, что
меня  окружает стража ГПУ  и врачи. Я  сразу понял все... Кто-то  увидел или
услышал,  поднял  тревогу и поспешил обрезать  веревку,  и я  упал... Первое
движение, сделанное почти инстинктивно, бессознательно: схватил стоявший тут
же на полу около меня чайник с водой и бросил  его в "хранителей" со словами
"Мерзавцы, вы  и  тут поспели"...  Это все. Потом меня подняли,  положили на
койку и удалились. Голодовку я продолжал.
     Я требовал соблюдения обещания, что я не буду арестован...
     Боюсь, что вместо письма  у меня выйдет брошюра  или даже книга, если я
буду описывать  все той подробностью, с какой начал. Вот почему  я  описания
прекращаю -- скажу лишь, что  меня обманули: обещали освобождение. Когда  же
голодовку  прекратил,  то  обещали  ссылку в Новониколаевск73.  А
когда  доехали  до  Новониколаевска,  то  сказали,  что  ссылают в  Томск, а
оказалось, что я был привезен в Томскую тюрьму, где с  упорной и  длительной
борьбой просидел три года.
     Но  был,  очевидно,  настолько  безнравственен  и  беспокоен,  что   по
окончании  трех лет мне  еще преподнесли рецепт в виде постановления Особого
совещания при Коллегии ОГПУ74, что я приговорен еще к  трем годам
уже не  Томской, а Вятской тюрьмы,  а семья,  отбывавшая  три  года ссылки в
Томске, переводилась в ссылку в гор. Вятку, тоже на три года.
     Это лекарство.  Врачи,  призванные ОГПУ, засвидетельствовали,  что  мне
необходим  покой и семейная обстановка: томская  одиночка, а затем  одиночка
Вятского отдела ОГПУ и должны были играть роль курорта и санатория...
     1 января  1927  г. погружают нас в арестантский вагон и  под  усиленным
конвоем отправляют в Вятку.
     1  февраля  я  пишу заявление,  что,  если  меня не освободят,  то  мне
придется прибегнуть  к более острым средствам борьбы, чем голодовка, которые
подавлялись силой: путем насильственного питания. Срок для ответа  месячный.
В это  же  время моя жена пишет  письмо  в Москву товарищам,  что  она очень
боится, что я покончу с собой. Письмо перепечатывается и распространяется по
Москве  и   попадает  в  руки   членов   ЦИКа75,  оппозиционеров,
съехавшихся на  сессию  ЦИКа.  Подымается шум, и 28  февраля 1927  г. Особое
совещание  постановило,   что   тюрьма   мне  заменяется   ссылкой   в  гор.
Эривань76 на  при года,  а семье ссылка в гор.  Вятку  заменяется
тоже  ссылкой  в  Эривань.  Раненько  утром  1  марта  мне  предъявляют  это
постановление,  и  я  еду в ссылку вместе  со всем  своим  багажом,  женой и
детьми.
     В ссылке прожил до 7 ноября 1928 г.
     За  время  сидения  в  тюрьмах  и  проживания  в  ссылке  мною написаны
следующие    произведения:     1.     "Новейшее    ликвидаторство"    (ответ
Вл.Сорину77   и  Н.Бухарину  на   их  брошюру   "Рабочая  группа.
Мясниковщина"); 2. "Ликвидаторство и марксизм" (где  брошюра Сорина-Бухарина
и   статья  Астрова   "Один   из   примеров  мелкобуржуазного   перерождения
(мясниковщина)",  помещенная  в   журнале  "Большевик"  20  мая   1924   г.,
разбираются  вновь,  но  уже подробно  критикуется  общая линия ЦК  ВКП(б) и
Коминтерна,  выраженная  в  различных   произведениях  Сталиным,  Бухариным,
Зиновьевым  и  Лениным;  3.  "О марксизме"  (критика  теории  "исторического
материализма"78   Бухарина   и   других   подобной   этой   книге
произведений); 4. "Краткий комментарий Коммунистического манифеста К. Маркса
и Ф.  Энгельса (написана  к 80-летию  "Коммунистического манифеста");  5. "О
рабочем государстве"; 6. "Очередной  обман" (о самокритике); 7. "Программа и
устав  РКПС  (Рабочих коммунистических партий Союза)" (проекты); 8. "Критика
программы  Коминтерна" и 9. "Немного правды" (в эту брошюру вошли мои письма
из тюрьмы Сталину, Зиновьеву, Бухарину, Рыкову, запись разговора  с Максимом
Горьким и прочие заметки).
     Все они,  как было уже сказано,  содержат критику теории и практики  ЦК
ВКП(б) и Коминтерна, а потому на территории  необычайного  социалистического
отечества оказались нелегальными и запрещенными.
     Одно  из  этих произведений, "О  рабочем государстве", сыграло  роковую
роль  в  моей жизни. Я  и мои  товарищи  давно  уже думали,  что  необходимо
организовать  мой побег и так или иначе связаться с рабочим движением  всего
мира.  Думали,  что  необходимо заграничное представительство,  чтобы  иметь
возможность информировать о тех течениях в рабочем движении, которые имеются
в СССР, и в то же время информировать пролетариев СССР о том, что делается в
рядах борющегося пролетариата всего мира.
     Наиболее подходящим для этой роли наша Рабочая группа, Центральное бюро
по организации рабочих  коммунистических  партий Союза,  считала меня. Стали
собирать  средства  и  готовиться.   Но  вот   один  из   наших  сторонников
"раскаивается" и несет в  ГПУ в качестве доказательства  искренности  своего
покаяния  брошюру  "О рабочем  государстве",  напечатанную на  гектографе, и
доносит, что автором брошюры являюсь я. Это было в конце октября 1928 г.
     Это решило дело.
     Я забыл сказать  вышеследующее:  после того, как  я  поверил заверениям
Крестинского и Зиновьева в 1923 г., что по приезде в СССР арестован не буду,
и  не только был  арестован, но Политбюро ЦК  ВКП(б)  обсуждает вопрос,  что
делать  с  главарями,  с  вождями  Рабочей группы,  и было два  предложения:
1)расстрелять   и  2)держать  в  тюрьме  без  обозначения  срока,  в  режиме
исключительной изоляции (речь шла, главным  образом, обо мне и Н.Кузнецове).
Предложение  расстрелять большинства не собрало -- не хватило одного голоса,
и было принято второе предложение, во исполнение коего я  и сидел  в  тюрьме
около трех с половиной лет (об этом знает Троцкий). И вот, если в 1923 г. не
хватило  одного голоса, чтобы расправиться со  мной,  то  в 1928 г., имея за
собой  такие  "страшные  преступления",  как  авторство  многих  нелегальных
произведений,  в том числе  "Рабочего  государства", ожидать мне хорошего не
приходилось и бежать надо было уже не  потому, что необходимо было выполнить
постановление ЦБ  РКПС, а уже  и потому, чтобы не дать бюрократии втихомолку
расправиться со мной.
     И вот  те  средства (50  долларов и 325 бумажных рублей), которые  были
собраны Бюро РКПС, пришлись необычайно кстати. И без всякой  организационной
подготовки 7  ноября, обманув бдительность шпиков, преобразившись как только
можно, я сел  в поезд, направляющийся к русской Джульфе79, имея с
собой  в  портфеле  все произведения,  о  которых сказано выше, а затем пять
номеров нашей газеты "Рабочий путь к власти" и другие мелкие  вещи. Портфель
был набит битком. Часов около 12 ночи, когда поезд тронулся от Дорошаша 2-го
по  направлению  к  Джульфе, я  спрыгнул на  ходу с поезда и побежал  к реке
Аракс, являющейся границей между  СССР  и Персией. Разделся. Нагрузился (все
лишнее: шубу, пиджак и т. д. бросил) и поплыл. Тяжело было. Очень тяжело, но
все-таки доплыл. И проблуждав по горам часов до 4 утра и не  нашедши дороги,
по руслу горного ручья спустился вновь к реке Аракс и по берегу его дошел до
Персидской  Джульфы. Пришел в таможню,  где и  был  задержан, арестован. Это
было в 9 часов утра 8 ноября 1928 г.
     В Джульфе меня допросили и  сделали запрос  в Тавриз. На  8-й день меня
отправили в  Тавриз.  В  Тавризе просидел  20 дней  и отправили в Тегеран. В
Тегеране  под арестом сидел  до 19 марта  1929  г., а затем освобожден на 24
часа  с тем, чтобы покинуть пределы  Персии. Не имея  ни  паспорта, ни  виз,
сделать  это невозможно. Тогда молчаливо этот срок  продлился  и установился
такой порядок: я считаюсь формально свободным, но ночевать обязан в полиции.
Так  было до выезда моего из Тегерана, за исключением времени, когда я около
недели прожил в квартире генерального  консула  СССР  в  Тегеране  Вайнмана.
Почему  это было (жил у  Вайнмана),  расскажу  потом, так  как это  довольно
длинная и путаная история.
     Но не  могу не  сказать следующего:  как  только я прибыл в Тегеран, то
сразу почувствовал, что полпредство  СССР добивается моей выдачи. Много было
борьбы. Нужно было всячески разъяснять персидским властям,  что  выдать меня
они не  должны, так как  есть де международное  право,  гарантирующее  право
убежища политическим эмигрантам, и если они меня выдадут, то авторитет их от
этого пострадает, так как они тем самым докажут, что  они такое же зависимое
от  СССР государство, как и Персия  при Ходжарах80 была зависимой
от России.
     Тогда они употребляли  следующий  прием: меня  "освободили",  все время
каждый день  говорили, чтобы я немедленно уехал. По освобождении первое, что
я  сделал, - пошел в Полпредство СССР, где виделся с Давтяном81 и
Логановским82 и просил выдать мне паспорт.
     Они  выдать  отказались, обещая  сделать  это дней  через 4-5,  а  сами
настойчиво  требовали  моего ареста вновь,  придираясь к  одному из  пунктов
договора.  Я это почувствовал  и понял,  что  паспорта  они мне  не дадут, а
выдали  бумажку о  том,  что выдадут паспорт через 4-5 дней,  чтобы выиграть
время.  Тогда  я  иду на телеграф  и  подаю телеграмму  в Берлин  следующего
содержания:  "Передайте друзьям[,  что] Мясников  эмигрировал[,]  необходима
виза[,] деньги. Немедленно  телеграфируйте[:] Тегеран, Полиция,  Мясникову".
До этого  я ходил в  турецкое и немецкое консульство, в визе отказали. Когда
же  я  пошел  вторично  в  немецкое  консульство, то меня  просто  перестали
принимать.
     Вдруг  я  получаю ответ  на  телеграмму: "Мясникову. Префекту  Полиции.
Тегеран.  Вашу  телеграмму  передал.  Надеемся,  все будет улажено.  Подпись
Абрамович"83.
     Вначале я  обрадовался и  побежал в немецкое консульство, но меня опять
не приняли.  Пошел в Полпредство СССР и сказал,  что вы, кажется, делали как
раз обратное тому, что  вы  обещали:  обещали  защиту,  а  требовали ареста.
Разумеется,  заверения,  что это  не  так,  что ни  словом,  ни делом они не
повинны  в  столь тяжких  грехах. Но я тут почувствовал, что дело  не чисто.
Когда же пришел в полицию,  по самым  незаметным мелочам в поведении полиции
убеждаюсь,  что ареста требуют и теперь, а полиция готова к этому. И вдруг у
меня как молнией пронизывается не только мой ум, но и весь организм; мыслью:
а что если  телеграмма  поддельна?  А  что если  моя  телеграмма  услужливой
полицией  Персии передана Давтяну  и  он сочинил ответ?  Что тогда? Что если
Давтян пишет,  что надеется, что все  будет улажено, что и визу  и деньги  я
получу, но только визу на въезд в СССР?
     Что делать, если  это так? Иду на телеграф,  спрашиваю: когда ушла  моя
телеграмма? Один  молодой армянин-телеграфист отвечает: вчера в  шесть часов
вечера. Как же  она могла уйти  в шесть вечера,  коль  скоро  я  подал ее  в
девять?
     И сколько я ни настаивал,  справки  я не получил. Подозрение усилилось.
Что делать?  Иду  на  Индо-европейский телеграф:  оказывается, не  работает.
Подаю опять телеграмму, что добиваются выдачи, имею только сутки, необходима
виза, деньги, немедленно  телеграфируйте. Но ведь судьба  этой телеграммы та
же! Хожу, как ошпаренный кипятком, но ничего не могу придумать.
     Через два дня,  в  которые я опять побывал в Полпредстве СССР, проверяя
впечатление, но ничего определенного не мог получить, так вот, дня через два
я получаю следующую телеграмму:  "Мясникову. Полиция. Тегеран. Виза  выслана
сегодня телеграфно [в] германское консульство". Подпись Абрамович.
     (Ту и другую телеграмму буквально копирую).
     Сомнение  о  подделке рассеивается.  Иду, не  иду, а лечу,  в  немецкое
консульство, и в  то время,  как Рихтер, хлопая  меня по плечу, говорит, что
виза  есть,  и  провожает  меня  к  г.  Мейеру,  который  вышел с  вытянутой
физиономией из  своего  кабинета  и  говорит, что  виза  выслана для  Алекса
Мясникова84, а вы  -- Гавриил Ильич Мясников? Да. Но вы-то просили для  меня
визу, а не для умершего Александра Мясникова? Да ведь Александр  Мясников --
армянин, и это не его фамилия.
     Придите через три дня за ответом.
     Опять хожу, думаю и думаю, как в огне горю.
     А  что,  если  так  дело обстоит: деньги  за поданную  мной  телеграмму
полиция  передает  немецкому  консульству,  которое  посылает  телеграмму  и
получает благоприятный для меня ответ, но, уступая просьбе полпредства СССР,
начинает "мудрить". Откуда Мейер знает Алекса Мясникова? Чья рука? Давтяна?
     Но что же делать?
     Очень не хочу идти в английское консульство,  но,  кажется, не миновать
его.  Но  раньше  иду  в турецкое консульство.  Опять отказ.  Решил  идти  в
английское консульство. Иду. Спрашиваю: есть ли кто, кто понимает по-русски.
Есть.
     Я  подаю  то  заявление,  которое  у  меня  не  было  принято  немецким
консульством. Мне  говорят,  чтобы  я подождал. Жду. Потом  проводят меня  к
секретарю миссии и подробно расспрашивают, кто я такой. Я говорю.  Имеете ли
вы паспорт?  Отвечаю, что  нет. Полпредство обещало выдать,  но  не  выдает.
Вижу, что если мне не  выдадут паспорт,  то я  визы не получу. Хитрая рожа у
переводчика, говорит: вы еще попытайтесь  сходить, а то ведь  не на  чем вам
визу  поставить.  Кажу  документ от  ГПУ,  что  я  ссыльный.  Можно  на  это
поставить? Можно, но  лучше, если это  будет  паспорт.  Но, говорит, мы  вам
ничего не обещали.
     Думал, если я получу паспорт, то не  так  уж неотложно буду нуждаться в
визе.  Попытаюсь  еще сходить  в  консульство  СССР.  Прямо  из  английского
направляюсь.  Иду. Только подхожу к консульству, ворота  запираются. (Обычно
запираются только на ночь.) Звоню в парадное. Тот самый швейцар, который был
так любезен раньше, приоткрыл дверь и грубо отвечает: праздник, и тотчас  же
захлопнул дверь.  Пошел  в  английское  консульство,  говорю,  что  меня  не
приняли. Вижу, что знают. Наблюдение. Тогда говорят, чтобы я достал деньги и
визу, куда хочу ехать, и только в этом случае они меня пропустят через Ирак,
и то  под конвоем.  Я говорю,  что послал телеграмму в Берлин, и думаю,  что
деньги получу. Приходите вечером.
     Вечером не  пошел,  а  пошел  на  другой день вечером. Тучи  сгущались.
Положение было  напряженное. Полиция нервничала. Шпики стали  ходить стаями.
Теперь ходили не  только шпики Персии и СССР, но и других консульств, в  том
числе и английские.  Не знаешь,  которых нужно  больше  бояться. Столовая, в
которой  я  обедал, наполнялась необыкновенно  народом,  и  с одной  стороны
раздавалось,  что  я английский  шпион, а  с  другой что  меня  могут  убить
сторонники СССР  как опасного политического противника... Вокруг меня велась
игра -- грязная и для меня ничего хорошего не обещавшая.
     Что делать?  Идти  или не идти в английское консульство? Пошел. Показал
телеграммы. Их у  меня  взяли  и просили  подождать.  Ждать  пришлось  минут
десять. Я нервничал и вошел в кабинет. Ничего особенного. Но показалось мне,
что телеграммы сфотографированы, так как  были  прикреплены на  кнопки. Меня
тотчас  же попросили выйти и подождать,  так как, де, я делаю перевод, с тем
чтобы секретарь мог дать Вам визу.
     Минуты через две вынесли телеграммы и сказали, что секретаря здесь нет,
если угодно, то ждите ответа на мое письмо, которое я ему послал. Я ждать не
хотел, так как хотел зайти еще в немецкое консульство и просить его помешать
моему аресту  и  выдаче.  Пошел.  Господин Мейер меня не  принял,  но  через
русскую прислугу всячески отделывался от меня. Грубо, дрянно, пакостно.
     Делать нечего.  Пошел  в  сопровождении  всей  той же  артели  шпиков в
полицию, "домой".
     Спал  плохо.  Вернее,   не  спал  совсем.  Часов  в  6   утра   иду  на
Индо-европейский телеграф, подаю  телеграмму  большую, излагаю  все сначала.
Неужели, думаю, я их обману?
     На другой день пошел  в турецкое, польское, чехословацкое,  французское
консульства. Результат тот же.
     Потом мне выдают полицейский паспорт, но визы на нем не выдают.
     Все время мне внушали мысль,  что, если я  поеду в  Турцию без визы, то
меня сразу выдадут  в  руки правительства СССР.  Проверить этого  я  не мог.
Верил.
     Потом снова пошел по  всем консульствам.  В  английском сказали, что им
известно, что мне немцы  отказывают в визе. Это надо так понимать, что и они
не  дадут. Сходите в польское, может  быть,  дадут в Данциг. Пошел: не дали.
Пошел во все остальные: то же самое.
     Полиция нажимала. Страсти у  борющихся интригующих сторон  разгораются,
теперь я  уже  не  только  английский,  но и  немецкий  шпион:  открыто  без
стеснения  говорят,  а,  с  другой,  открыто  же  говорят,  что  меня  убьют
сторонники СССР. Говорят по-русски и то, и другое. Что делать?
     Я подал заявление  на  имя начальника  полиции  Персии, что вокруг меня
ведется какая-то  пропаганда, и  отказался без конвоя выходить куда бы то ни
было.  Это путало  все карты. Полиция была недовольна. Теперь  я боялся уже,
что меня убьют белогвардейцы  по  наущению английского консульства,  так как
этим  они  убивают  двух  зайцев:   1)  разделываются  со  мной  за  Михаила
Романова85 и  2) убив  меня,  могут очень легко обвинить  в  моей
смерти  Полпредство СССР. Вот  почему я не выходил. Я не хотел дать мой труп
на потребу английской буржуазии.
     В это  время я получаю перевод по телеграфу из  Берлина от Корш  на 150
марок. Обрадовался. Но ненадолго,  так как вскоре же подумал, что полиция  и
советское представительство  возвращают  мне  таким  образом  деньги  за  не
посланные телеграммы.
     Деньги пошел  получать в сопровождении  городового. Увидев, что  ничего
опасного как  будто  нет,  я  вновь  пошел  по консульствам, но теперь ходил
только в три -- турецкое, немецкое, чехословацкое.
     Удалось  мне  уговорить   турецкое  консульство  подать  за  мой   счет
телеграмму  в Ангору86 министру иностранных дел.  На третий  день
пришел ответ. Но прежде, чем я  туда пошел,  там  был Давтян.  Виза была, но
получить ее не удалось. Ходил,  надоедал. Турецкий консул однажды сказал: "А
вы как-нибудь проберитесь в Бутор, сядьте на пароход, попросите высадить вас
вблизи Константинополя и  явитесь в турецкую  полицию". Я сказал: А  кто  же
меня без  визы на пароход  посадит?  [Если] посадит [на] пароход СССР, то он
увезет меня в СССР. Скажите, вы  ведь не даете визы по просьбе полпредства и
полиции?
     Он немного смешался и сказал: "Начальство запретило". Я понял, что виза
выслана, но не дают.
     Полиция  нажимала. Однажды  приходит в  полицию  один,  как  видно,  из
ответственных работников советского представительства -- как будто за визой.
Я  говорю  --  согласен  сдаваться.   В  тот   же   день  я  получаю   книгу
Госиздательства,  в  которой,  как я  понял, должен написать  что-нибудь.  Я
прочитал книгу с удовольствием, так как  не мог  добиться,  чтобы мне давали
книги и газеты, и все время ничего не читал. Но сделал  вид, что  ничего  не
понял, и ничего не написал. Полицейский офицер спросил  -- прочитали? -- Да.
-- И ничего? -- Ничего.
     Нажим сделался невыносимым. Меня загоняли в единственную дверь, в СССР.
При  всех  моих  посещениях  полпредства  и  консульства  СССР  те и  другие
настойчиво предлагали поехать в СССР.
     После моего слова о сдаче полиция  стала глаже. Я  пошел в консульство.
Двери открылись. Просил опять паспорт, получил отказ. Я не переставал ходить
в немецкое, турецкое и чехословацкое консульства: результат один.
     Я понял, что Франция, Англия, Польша тоже не прочь загнать меня в СССР,
с тем  чтобы  поймать с  поличным  руководящую партию  Коминтерна,  что  она
добилась выдачи меня  -- этим самым смазать  всю политику Коминтерна о праве
убежища для  политических эмигрантов и, второе,  руками  ГПУ разделаться  со
мной, чтобы иметь возможность лишний раз сказать "тайное словцо" о ГПУ.
     Но  мне  делать  было  нечего.  Я  подаю  заявление,   что  настойчивое
требование немедленного  выезда заставляет меня пойти в  полпредство СССР  и
соглашаться  поехать  туда,  так  как  все  остальные консульства в визе мне
отказали.  Но ехать я туда согласен при следующих двух условиях: 1)если есть
у меня какое-либо преступление, то пусть судят меня гласно, дав право защиты
в    размере    не    меньшем,   чем    тот,    какой   предоставлялся    ЦК
социалистов-революционеров87,       или       же       2)гарантия
неприкосновенности моей  личности. Только что подал это заявление, как в тот
же день получил следующее письмо (привожу буквально):
     Берлин, 24 марта 1929 г.
     Уважаемый товарищ!
     Узнав  через Абрамовича  о  том, что вы протелеграфировали, решили мы с
некоторыми  сочувствующими  делать  все  возможное,   чтобы  исполнять  Ваше
желание. К нашему кругу, кроме  подписателя и  других, принадлежит и Василий
Руматов, которого  Вы хорошо знаете из "Блумменштр[ассе] 28". Мы перевели на
Ваше имя одновременно 150 марок (через банк Националь де Перс88),
мы пользовались помощью знакомого  лица, чтобы  снабдить Вас адресом  одного
знакомого, кому Вы можете  обращаться в случае надобности. Это доктор  Эраш,
его адрес: Арсенал, Тегеран.  Можете ссылаться у него на рекомендацию Яфти и
проф. Леви из  Берлина. Мы  передали  дело о  выдаче Вам визума89
присяжным     поверенным    Теодору    Либкнехту90    и    Оскару
Кону91. Мы просим Вас сейчас по получении сего написать  возможно
подробное   письмо  на  нижеследующий   адрес  о  Вашем  положении,   о  тех
мероприятиях, которые  Вы  уже предприняли,  и  о точных  указаниях тех мер,
которые  мы должны предпринять в Вашем  интересе. Немецкий консул в Тегеране
уже получил телеграмму выдать Вам разрешение иммиграции в Германию.
     С приветом Карл Корш
     Берлин, Неу-Темпельгоф, Визенерштрассе 60.
     Первое  впечатление  было  очень  хорошее,  письмо  подлинное, особенно
соблазнительная подробность о Вас. Руматове, Блуменштр[ассе] 28. Но  читая и
перечитывая его бесконечное количество раз, я, как по его содержанию, так  и
по поведению полиции убеждался, что оно -- подделка.
     Потом вскоре получил телеграмму из Стамбула  без подписи,  которую надо
было  считать  ответом на  мою телеграмму  Л.Д.Троцкому:  "Письмо  и  деньги
посланы".  Ни  письма,  ни  денег  я  не  получил.  Это  также  надо считать
подделкой.
     Делать все  же нечего.  Представьте  себе человека, которого сильнейшие
физически люди выталкивают из комнаты. В комнате же  есть одна  единственная
незапертая  дверь.  Явное  дело,  что  волей-неволей,  пошатавшись  по  этой
комнате, он попадает в эту дверь. В таком положении был я.
     Придется пойти в полпредство и согласиться поехать. Но прежде, чем  это
сделать, необходимо отправить мои рукописи в ваш  адрес. Как это сделать? На
примете два человека - один эсер, другой - генчакист92. Попробую.
Согласились. И я тихонько, в заранее условленное место несу весь портфель. А
чтобы не было заметно, портфель так же набиваю полно, как и раньше, и выхожу
с ним. Получили ли вы эти рукописи? Неужели они пропали?
     Сделав это, я пошел в полпредство и согласился ехать, но так, чтобы мне
выдали  письмо, гарантирующее свободный проезд до Москвы  с заездом в  город
Эривань к семье.
     Они согласились. Выдают мне проходное свидетельство с визой. Персидская
полиция,  упорно  отказывавшаяся  визировать  выданный  ими  же  полицейский
паспорт, очень охотно  и поспешно  выдает визу  на  проходном свидетельстве.
Получив  визу, еду с портфелем и одеялом  (мой  багаж)  в  консульство СССР,
откуда, как было условлено, я уезжаю в автомобиле в Пехлеви,  а оттуда --  в
Баку. Но консульство  хочет во что бы то  ни  стало  узнать,  что  у  меня в
портфеле. Везу ли  я обратно все рукописи. Садят  меня  ужинать. В это время
вещи  мои ощупываются  и... Тогда  начинается волынка. Письма для меня  нет,
телеграмму, де, послали.  Я настаиваю на письме. Они "не шьют,  не порют". Я
собираю  вещи  и ухожу  в  полицию. Вслед мне говорят,  что  письмо будет. Я
ухожу. А  утром  на  другой  день иду  в  турецкое, чехословацкое и немецкое
консульства  и  показываю проходное  свидетельство  с визами и  говорю,  что
условленного письма не дали и я не поехал. Но делать нечего, ехать придется,
вы ответственны  за все, что произойдет со мной, а засим пошел в консульство
СССР.  Сказали, что  пароход  из Пехлеви (Энзели)  через  неделю -- придется
неделю  ждать.  Переезжайте  ко  мне  жить,   говорит  Вайнман.  Соглашаюсь.
Переехал.   Вот   во   время   моего  пребывания  в  консульстве   я   через
"беспартийного", как  мне его  представили,  разъясняю, что враждебная  СССР
коалиция не дает виз потому, что  хочет  поймать ВКП(б) с поличным,  что она
добилась выдачи меня, и тем самым скомпрометировать все поведение Коминтерна
в вопросе об убежище.
     Сей "беспартийный",  разумеется, передал куда  нужно  это,  и сразу все
меняется. Приходят и говорят:  "Ваши дела хороши. Вам хотят выдать паспорт".
Думаю,  что  за ход. Оказалось,  что паспорта выдать  они  не  хотят,  а под
предлогом  обмена  проходного свидетельства  на  паспорт  хотят  отобрать  и
проходное свидетельство, на котором имеется виза персидского правительства о
выезде из Персии через любую границу. Я понял это и не пошел на обман.
     Деньги, выданные мне в сумме 40 туманов93, обратно не прошли
(я  думаю,  что  они  мне  возвратили таким  путем  деньги за  не  посланные
телеграммы).  Давтян делает вид, что они не хотят моего возвращения, а хотят
только  получить  от меня "проходное  свидетельство".  Я  его не  отдаю.  Он
говорит,  что мне хуже будет. Отвечаю,  что  положение мое настолько плохое,
что трудно его ухудшить.
     После этого я ухожу в  полицию. Добиваюсь дня через два пропуска на Хой
и еду. Еду  в Тавриз,  Хой, Макку, Бирзеглянд и в сопровождении "почтальона"
приезжаю  в  турецкое  селение  Курджибулак  --   к  коменданту,   где  меня
расспрашивают,  а затем на другой день отправляют в Баязет. Из Баязета после
допроса направляют  в  Диадин,  а  из  Диадина  в  Каракеса,  где  я  ожидаю
распоряжения Ангоры.
     Первое  впечатление  очень  хорошее.  Турецкие  власти  держат  себя  в
отношении меня великолепно. Одно  то,  что я считаю возможным писать вам это
письмо,  доказывает необычайно  много:  то, что  я не мог сделать  в течение
шести месяцев, находясь в  руках  персидской полиции, то мне  разрешается на
третий  день по прибытии в Каракеса  властями  Турции. Если турецкие  власти
устоят против напора полпредства СССР, то все будет хорошо.
     Я прекрасно знаю, что Сталин и Ко еще  не отказались от своих замыслов:
тем или иным путем разделаться со мной.
     Здесь все будет пущено в ход: влияние, деньги, клевета, как и в Персии.
Борьба переносится  на  территорию  Турции.  Но она ближе к  Европе и  более
самостоятельна   в  политике,  а  затем  здесь,   в  Константинополе,  живут
Белобородов, Раковский и  Троцкий, которые,  разумеется, мне  помогут94.  И,
если я благополучно добрался до них, то все будет хорошо.
     Моя просьба к вам, дорогие товарищи,  состоит в  том,  чтобы вы помогли
мне. Помочь можно  так: достать для меня визу на въезд в Германию,  прислать
деньги.   Если   получите  это  письмо,  то   немедленно  телеграфируйте   в
Константинополь.  Я  сомневаюсь в том, что телеграммы и  письмо -- подделка.
Необходимо  точно  установить,  посылал ли Абрамович телеграммы,  а Корш  --
деньги, и только тогда можно будет судить, насколько я прав, и нет ли в моих
догадках  просто больных  расстроенных  явлений.  Дело  это  не  шутка. Если
устанавливается,  что  и  телеграмма, и  письмо --  подделка,  то  тем самым
устанавливается очень  тесный союз  между  руководящей  партией Коминтерна и
персидской полицией,  которые в  союзе  ведут  против  оппозиции борьбу,  не
брезгуя никакими средствами, до подделки документов  и клеветы включительно.
Выступать с подобными  обвинениями нельзя  без самых серьезных и проверенных
данных.
     Да  смотря  по  обстановке  (политической ситуации),  может быть,  даже
тогда,  когда есть самые неопровержимые факты и доказательства,  выступать с
этим  все  же приходится  воздерживаться.  Вот  почему, уважаемые  товарищи,
получив  это  письмо,  без   сношения  со  мной,   покорнейшая  просьба,  не
опубликовывать его.
     Еще  просьба: если получите мои рукописи,  то брошюру  "Немного правды"
прошу  не  печатать,  так как  там  есть  некоторые  неточности.  Необходимо
исправить.
     Мое письмо необычайно разрослось. Пусть. Думаю, что это не вредно.
     Оно больше  похоже  на брошюру. Но что же делать? Я  не  мог  поступить
иначе. Я и так очень много упустил.
     Ну, пока что крепко жму ваши руки. С рабочим приветом
     Г. Мясников

     Так выручайте же меня!
     Г. М[ясников]
     Конст[антино]поль, 23 мая 1929 г.



     Adler copie 95
     Конс[тантино]поль, 25 мая 1929 г.
     Дорогая Раиса Тимофеевна!
     Мы вам  так давно не  писали,  что вы,  пожалуй,  уж и  вправе  на  нас
сердиться.  Объясняется  мое  долгое  молчание оттяжками приезда Франка.  Мы
ждали его уже давно, и я надеялся написать вам сейчас  же после его приезда,
полагая, что, может быть,  он привезет с собою какие-нибудь новости. Сегодня
он, наконец,  приехал.  В  силу  каких-то  недоразумений его не встретили на
вокзале, как предполагалось. Сын  мой96 должен приехать за ним из
города: сейчас мы живем  от  города  в расстоянии  полутора часов пароходной
езды97.  Если  Франк  сообщит  что-либо,  относящееся  к  данному
письму, то я напишу дополнительно.
     Живем  мы   сейчас  в  очень  благоприятных  дачных  условиях:  природа
прекрасная, и на климат  нельзя пожаловаться. Много работаем. Я условился  с
разными  европейскими  и американскими  издательствами о выпуске целого ряда
своих книг. Сейчас  все еще  сижу над своей  автобиографией, которая  сильно
разрослась против первоначальных предположений. С приездом Франка,  т.  е. с
завтрашнего дня, приступлю  к параллельной подготовке  двух других  книг: об
Октябрьской революции98 и о Ленине99.
     За это время мы имели  здесь много  (сравнительно,  конечно) посещений.
Приезжало  несколько издателей (немцы и  американцы).  Приезжали французские
друзья:  их  перебывало  здесь  семь человек.  Старые наши  друзья, Росмер с
женою, и сейчас живут у нас.
     Я  получил   большое  количество  документов,  касающихся   австрийской
оппозиции. Часть этих  документов пришла от вас. Все  они мне будут полезны,
так  как  помогут войти в  существо спорных  вопросов.  То,  что мне кажется
безусловно необходимым сделать больше всего, -- это  создать некоторое общее
техническое бюро для всех  немецких  групп Австрии и Германии: надо добиться
хотя  бы того,  чтобы переводы с иностранных языков, в частности с русского,
делались в одном месте. Обо всем этом я переговорю с Франком.
     К интернациональному журналу100 оппозиции подход оказывается
более  медленный,  чем  можно было  думать.  Во главе  французского  издания
станет, по-видимому, Росмер, который пользуется наибольшим личным доверием и
авторитетом у всех групп.
     Знают   ли  австрийские  друзья  т.  Вебера,  руководителя  веддингской
оппозиции, и как они к нему относятся? Дело в  том, что выдвигается  мысль о
его  привлечении  к ближайшему  участию  в немецком  издании  международного
журнала оппозиции.
     Что касается острой полемики и, в частности, выпадов Фрея лично  против
вас,  Раиса Тимофеевна, то вы  и без моих  пояснений понимаете, что  это  не
может доставить мне никакого  удовольствия. Но  я  не  вижу  другого способа
положить  конец  такого рода  отравленной  внутренней  полемике,  кроме  как
добиться сплочения или, по крайней мере, сближения близких к нам группировок
на общей работе.
     Я не ответил на большое последнее письмо т. Ландау101 по той
же  самой причине, по  которой не отвечал  вам: я ждал приезда Франка, через
которого  вообще  надеюсь вести  свою  немецкую корреспонденцию.  Передайте,
пожалуйста, Ландау мой привет и извинение за запоздание. Я ему,  разумеется,
еще напишу.
     Что касается здоровья, то -- с колебаниями в ту и другую сторону -- оно
в   общем  удовлетворительное   и  у   Натальи  Ивановны,  и  у  меня,  хотя
необходимость в курортном лечении несомненна.
     Немедленно   почти   по  приезде  в  Константинополь   я   получил   из
Брюнна102  телеграмму  от  Коварда,  директора Рабочего  Дома. Он
сообщал  мне о возможности моего допущения в Чехословакию на время лечения и
предлагал приехать  в Константинополь для переговоров. Я  тогда отклонил его
приезд, так как  ждал со дня на  день разрешения на переезд в  Германию.  Не
могут  ли  австрийские друзья  узнать, в какую  сторону  определился Ковард:
единомышленник ли это или  противник? Как  обстоит дело  с возможностью моей
поездки   в  Чехословакию?   Оставила  ли   Коварда   мысль   о   приезде  в
Константинополь или нет? Если он или кто-либо другой из чешских друзей хочет
приехать сюда, то я могу такое намерение только приветствовать.
     Вот, кажись, и все.
     [Л.Д.Троцкий]






        (речь  на  объединенном  пленуме  ЦК  и  ЦКК 23 октября 1927  г.)"
103

     Устранение  Троцкого  от руководства было задумано еще во время  первой
болезни  Ленина,  т.  е.  в  1922  году.  В  течение  следующего  1923  года
подготовительная работа была в полном ходу; к концу  года кампания выступила
наружу.  Руководство этой работой  принадлежало "тройке" (Сталин,  Зиновьев,
Каменев) 104.  В 1925 году тройка распадается. Зиновьев и Каменев
попадают    сами    под    зубья   аппарата,   построенного    ими    против
Троцкого105. Отныне задачей сталинской  фракции является изменить
полностью  состав   руководства,  устранив  со  всех   постов  тех,  которые
руководили  партией и  государством  при Ленине. В июле  1926  года  Троцкий
оглашает  на  объединенном  пленуме  Центрального  Комитета   и  Центральной
контрольной комиссии декларацию, в которой совершенно  точно предсказываются
дальнейшие  мероприятия  сталинской  фракции  с  целью   замены   ленинского
руководства сталинским106. Эта программа выполнялась сталинцами в
течение ближайших лет с поразительной точностью.
     Важнейшим этапом  на  этом пути явилось  привлечение  к ответственности
перед судом Президиума ЦКК Троцкого  по обвинению в двух преступлениях:  1)в
произнесении  "фракционных"  речей  на   пленуме  Исполнительного   комитета
Коминтерна  и  2)в  участии  в  демонстративных проводах  члена Центрального
комитета  Смилги,  который  незадолго перед тем отправлен был в наказание за
оппозиционность на Дальний Восток, в Хабаровск. В  подобных же преступлениях
обвинялся и Зиновьев. В качестве наказания намечался  вывод обоих из состава
ЦК.
     Август,  сентябрь и октябрь были  использованы сталинской фракцией  для
борьбы против оппозиции на основе решений  июльско-августовского  пленума. В
октябре  наступил,  наконец,  момент,  когда  правящая  фракция  должна была
решиться  привести свое  намерение в  исполнение.  Октябрьский  объединенный
пленум  имел  своей  задачей  не  только  вывести  Троцкого и  Зиновьева  из
Центрального комитета, но и подготовить необходимые  условия  для применения
политики репрессий в широком масштабе.
     Июльско-августовский пленум ввел в  обиход партии обвинение оппозиции в
нежелании защищать Советскую Республику против империалистских врагов. Этого
бесчестного обвинения, которое  быстро износилось, было для новой стадии уже
недостаточно.  Извлечены были последние  идейные резервы  Сталина.  На  поле
борьбы выведена была версия о некоем военном заговоре, который почти что был
замышлен и почти что был связан с оппозицией. Связь состояла в том, что один
из  военных  специалистов  в разговоре  с  другими  специалистами,  которые,
правда, как и первый, не  были заговорщиками, но могли ими стать, назвал имя
Троцкого, не  для  целей  заговора, а без  всякой  определенной цели. Но все
равно: было имя  Троцкого, были  где-то  какие-то  военные  специалисты,  и,
вообще  говоря,  мог  быть  военный  заговор.  Правда,  военный  специалист,
назвавший  Троцкого  --  как  по разным поводам,  называли то же  имя тысячи
других  -- находился во время преступной беседы в Монголии, т. е.  в пункте,
мало  благоприятном  для  руководства  переворотом в  Москве.  Но  разве  же
сталинские   агитаторы   обязаны  называть  Монголию  и   вообще  заниматься
географией  в  своих  выступлениях  перед   партийными  ячейками?  Несколько
специалистов были арестованы в  разных местах,  по-видимому,  без  малейшего
основания.  Председатель  ГПУ  Менжинский  читал  об  этом  деле  доклад  на
октябрьском пленуме ЦК и ЦКК, когда в порядке дня стоял вопрос об оппозиции.
Даже наиболее  тупые  и  бессовестные сторонники сталинской  фракции слушали
доклад с чувством  тревоги и  стыда. Термидорианская амальгама слишком грубо
торчала  наружу.  Некоторые из  большинства выражали в кулуарах  возмущение.
Провал сталинской махинации  на  пленуме  был так очевиден, что в дальнейшем
все ораторы,  кроме  не вполне вменяемого Бухарина, осторожно  или брезгливо
обходили  этот  вопрос.  Это  не  помешало,  разумеется, агитаторам  Сталина
отравлять в дальнейшем партию слухами о контрреволюционном заговоре.
     Исключение Троцкого  и Зиновьева  из  ЦК  накануне  XV  съезда являлось
только необходимым предисловием к  исключению  оппозиции из партии  и ссылке
активных  оппозиционеров  в  Сибирь  и  Центральную   Азию107.  В
развитии революции открывался новый этап.

     [Май 1929 г.]
     [Л.Д.Троцкий]



     copie108 a A.Kliatschko109
     Конс[тантино]поль, 1 июня 1929 г.
     Дорогая Анна Константиновна!
     Кроме вашего привета получили  мы неожиданно через т. Франка два томика
Гейне,  и  были очень тронуты  вашим вниманием.  Не зная, откуда  томики,  и
увидев  их  на моем столе  через  несколько  минут после  получения, Наталья
Ивановна очень удивилась тому, как они  похожи на наши старые книжки. Старых
друзей всегда приятно находить, -- и в книжках, и в людях.
     Мы  живем  на острове  Принкипо, куда я  когда-то  собирался  ехать  по
приглашению Ллойд-Джорджа  на  международную конференцию110. Хотя
из  затеи  Ллойд-Джорджа  ничего не вышло, но  географически  его выбор  был
недурен: полная изолированность от остального мира  и прекрасная погода. Вид
из  наших окон  открывается во все  стороны  прекрасный  до неправдоподобия.
Единственным минусом являются москиты, которые, несмотря на  холодную весну,
уже дают себя по ночам знать.
     Я все еще с головой погружен  в эту самую автобиографию и не знаю,  как
из  нее выбраться. В  сущности,  я  мог  бы  давно  ее  закончить, но мешает
проклятый  педантизм:  продолжаю  наводить  справки,  проверяю   даты,  одно
вычеркиваю, другое  вписываю. Уже не раз подмывало меня желание бросить  все
это в камин  и заняться  более  серьезной  работой, но, как  на грех,  время
летнее, и в каминах нет огня. Впрочем, здесь нет и каминов.
     Победа  рабочей  партии  в  Англии111  открывает  для   меня
небольшую
     --  совсем  небольшую  --  надежду  переселиться  в  Англию.   Если  бы
Макдональд получил абсолютное  большинство,  ему было  бы  очень трудно  мне
отказать.  Но теперь он может,  пожалуй,  ответить мне то же  самое,  что он
будет отвечать  на требования своих  собственных рабочих: "рад бы  в рай, да
либералы112  не пускают"...113  Все  же, как только он
встанет во главе правительства  (а это как будто неизбежно), я немедленно же
пошлю  ему   телеграмму  и   обращусь   специально  в   здешнее   британское
консульство114.
     У нас здесь сейчас гости: Росмер с женой. Вообще посещений за это время
было  немало: с  одной стороны, немецкие и  американские издатели, с  другой
стороны, французские друзья.
     [Л.Д.Троцкий]



     Copie Adler
     Конс[тантино]поль, 6 июня 1929 г.
     Дорогая Раиса Тимофеевна!
     Получил   ваше    последнее   письмо    с    копией   заявления    тов.
Буриана115 от 26 мая.  Я  спешу  ответить именно в  связи с  этим
последним заявлением.  Оно  во всех  смыслах является  недостаточным.  Может
быть,  это  объясняется  --  и даже наверняка -- психологическим моментом  в
эволюции самого тов. Буриана. Но политика имеет свои требования и  ее нельзя
удовлетворить... "психоанализом" или "индивидуальной  психологией" (это ни в
коем случае  не  полемика  против индивидуальной  психологии).  Письмо  тов.
Буриана  имеет  по  форме  процессуальный,  по  существу  --  оправдательный
характер. Такого  рода  позиция никого не может увлечь за собою. Люди  могут
пойти за тов. Бурианом или за другим  только в том случае, если ясно и точно
узнают,  чего он хочет,  под каким  знаменем ведет  борьбу и почему  считает
возможным, даже обязательным нарушать  "дисциплину"  сталинской  бюрократии.
Это надо сказать смело, открыто и  наступательно.  За самые последние недели
мы имеем: первомайские события в Берлине116 и выборы в  Англии, а
незадолго перед  тем открытое заявление Коминтерна о разложении американской
компартии117.   Сталинская  бюрократия   уверенной  рукою   ведет
Коминтерн  к разложению, к  разгрому, к  идейному унижению. Через достаточно
короткое время  это станет очевидным и  бесспорным. Чем открытее и смелее мы
сейчас  будем  разоблачать эту политику и  предупреждать об ее последствиях,
тем выше поднимется авторитет оппозиции к моменту нового подъема и собирания
революционных сил. Разумеется, и формальная сторона  имеет свое значение. Но
нельзя  ее  преувеличивать,  нельзя  защищаться  тем,  что  я,  де,  нарушил
дисциплину  только  на  одну  осьмую, а  не  на  три  четверти. Такого  рода
самооправдание  не удовлетворяет  противника  и  сеет неуверенность  в рядах
возможных союзников. Очень двусмысленно  звучит отношение тов. Буриана к так
называемому  "троцкизму".  Не  видно,  понял  ли  т. Буриан, что  под именем
"троцкизма" сейчас распинается и преследуется марксизм, как в свое время  он
преследовался под именем "бланкизма"118? Весьма возможно, что сам Буриан это
понимает,   но  считает   нужным  дипломатничать.  Это  величайшая   ошибка.
Дипломатия  не  обманет  противников,  но  зато наверняка смутит  и  спутает
друзей.
     Конечно, был период, когда оппозиция вела еще "утробное" существование,
но  она  уже  давно  появилась  на свет  --  притом сразу или почти  сразу в
международном масштабе. Сейчас мы представляем собой  еще  неоформленную, но
тем не менее вполне реальную и осязательную международную фракцию, связанную
круговой ответственностью.  Нам  нужна  ясность  и идейная наступательность.
Конечно, в каждой отдельной стране  имеется  для оппозиции  свой собственный
утробный  период;  пожалуй, и для каждого отдельного  оппозиционера. Но этот
период должен теперь сводиться к минимуму. Это  значит, письмо т. Буриана от
26  мая может быть оправдано  лишь в том случае, если за этим письмом вскоре
последует другое --  ясное и отчетливое политическое  заявление. Я  надеюсь,
что мое мнение дойдет  до товарища Буриана и  что он увидит в моих словах не
придирчивость, а только доброжелательное внимание. Положение в чехословацкой
партии остается глубоко критическим, между тем, мне совершенно не ясно, есть
ли  там  хоть небольшая  группа действительных большевиков, которая могла бы
теперь  развернуть  знамя  оппозиции,  чтобы  группировать  вокруг  нее  все
наиболее  решительные, идейные и  самоотверженные элементы партии.  Открытый
переход  т.  Буриана  на сторону оппозиции имел бы в этом  случае  серьезное
значение -- не столько с точки зрения чешской группы в Вене, сколько с точки
зрения чехословацкой  партии.  Если бы т. Буриан написал  мне о  положении в
этой   последней,  о  различных   группировках  в  ней,   о  приблизительном
соотношении сил с краткой характеристикой руководителей всех группировок - я
был бы ему очень благодарен. Вообще чехословацкая партия -- самое слабое мое
место в смысле информации. Попытку  тов. Ландау издавать совместную газету с
чешскими товарищами можно только приветствовать. Скоро ли, однако, выйдет No
2-й этого издания?
     Копии этого  письма я никому не  посылаю, дабы не вызвать неправильного
представления, будто я вступаю в полемику с т.  Бурианом. На  самом деле это
письмо  имеет  совершенно  личный  характер и  преследует  только  выяснение
действительной позиции т. Буриана.
     Крепко жму руку и желаю всего хорошего.
     [Л.Д.Троцкий]



     Конс[тантино]поль, 9 июня 1929 г.
     Дорогая Раиса Тимофеевна,
     Пишу вам вот по какому делу. В течение июля я хочу вместе с несколькими
товарищами  выпустить  одновременно  на трех  языках  коллективную  брошюру,
посвященную:  а)первомайским  событиям   в  Германии,  б)выборам  в  Англии,
в)выборам в  Бельгии, г)распаду чехословацкой партии, д)распаду американской
партии119. Для  этой  брошюры  в  высшей степени  важно  получить
дельный  фактический  очерк  того, что произошло в  чехословацкой  партии за
последние год-полтора,  с самым  кратким очерком предшествующего развития. Я
думаю,  что такую статью  может написать тов.  Ландау. Он мог  бы  для этого
использовать помощь тов.  Буриана и других венских чехов. Еще лучше было бы,
если  бы он мог с этой  целью совершить поездку в Прагу для выяснения дел на
месте, для ознакомления с фактами и литературой. Необходимые  на это расходы
редакция  брошюры   и   будущего   журнала   возместила   бы.   Дело   очень
важное120. После написания  статьи тов.  Ландау мог бы
прочитать и обсудить ее с Бурианом и другими  чешскими коммунистами,  близко
стоящими  к  ним. Если у них будут разногласия с автором, пусть напишут свои
мнения сюда: они будут учтены при составлении брошюры.
     Положение  Интернационала  совершенно катастрофическое  после того, что
произошло в течение последних месяцев. Брошюра  должна это вскрыть и сделать
выводы,   прежде   всего   о   необходимости   интернациональной  фракции  и
интернационального журнала. Брошюра должна явиться как бы манифестом фракции
и  подготовкой журнала, который придется из-за летнего времени отложить до 1
сентября.
     Объясните, пожалуйста, Ландау, что  я не пишу ему лично, потому что это
отняло  бы  у  меня втрое больше времени,  а я  сейчас совсем  перегружен, и
буквально каждая минута у меня на счету.
     Привет вашим и всем друзьям.
     Письмо  Из[абеллы]  Ш[трассе]  получил.  Отвечу  ей  как  только  улучу
свободные полчаса.
     [Л.Д.Троцкий]



     13-6-[19]29
     Коммунистической оппозиции в Пфальце
     Дорогие товарищи!
     Я  получил  ваше  письмо от  31 мая с приложенным  к  нему  циркулярным
обращением по поводу первомайских  событий. Я хочу здесь высказать несколько
кратких соображений по поводу вашего письма.
     1. Совершенно  правильно, что мы не  ставим  себе задачей  ни  создание
второй партии, ни создание IV Интернационала. И в партии, и в Интернационале
есть  много  революционных  элементов.  Но  для того, чтобы  при  их  помощи
радикально изменить курс политики и режим, оппозиции необходимо представлять
из себя серьезную, тесно сплоченную  фракцию,  как в  национальном, так  и в
интернациональном масштабе.
     2. В Ленинбунде имеются тенденции превращения во вторую  партию, но это
только тенденции. При правильной политике  Ленинбунд  может  стать  фракцией
оппозиции, борющейся за влияние на партию и на  беспартийных.  Вот  почему я
считаю неправильным бойкотировать Ленинбунд.
     3. Вы справедливо  указываете  на то, что у Ленинбунда  нет собственной
платформы.  Но  это  и свидетельствует, как  мне кажется, что  рассматривать
Ленинбунд как  вторую партию преждевременно. Надо потребовать  от Ленинбунда
выработки немецкой  платформы  и принятия  участия  вместе со  всеми нами  в
выработке международной  платформы оппозиции.  Именно такова  моя  позиция в
этом  вопросе.  Я  не  сомневаюсь,  что в  Ленинбунде  есть  много  здоровых
революционных элементов. Надо во что бы  то ни стало попытаться договориться
с ними. Если там есть  сектанты, стоящие за создание второй партии во что бы
то ни стало, то их надо разоблачить и изолировать.
     4.  Вы  пишете,  что  Ленинбунд  сильно  ослабел.  Возможно.  Но ведь и
веддингская  оппозиция  также  ослабела.  Левое  крыло  все еще находится  в
отступлении, тогда как правое крыло и социал-демократия растут. Центристский
аппарат всей своей политикой помогает социал-демократии и правому крылу. Это
процесс  международный.  Я  не отрицаю  ошибок Ленинбунда  и намерен с этими
ошибками  бороться.  Но дело не в ошибках,  а  во всем  характере  нынешнего
периода.
     5. Вы говорите о вашем намерении вмешиваться активно в борьбу масс. Это
само собою разумеющееся требование  для каждого революционного марксиста. Но
чтобы  правильно  вмешиваться   в   борьбу  масс,   нам   нужна   правильная
принципиальная   база.    Оппозиция   представляет   сейчас   незначительное
меньшинство. Это меньшинство  может  стать большинством  только  при условии
предварительного    теоретического   самоуяснения.   Нам   нужен   серьезный
теоретический орган, как немецкий, так и интернациональный. Ни ваша  группа,
ни  Ленинбунд одними своими силами создать такой  орган не могут. Необходимо
попытаться  создать теоретический орган общими силами и  сделать этот  орган
орудием  для  выработки  платформы.  На  этой   платформе  можно  объединить
подлинных  революционных марксистов, большевиков-ленинцев, отмежевавшись  от
сектантов и путаников.
     6. В циркулярном письме вы признаете правильным выход на  улицу вопреки
полицейскому запрету.  В  то же  время  вы указываете,  что на  улицу  вышло
ничтожное меньшинство. Правильно ли было, в  таком случае, принимать бой или
нет? Я не нахожу у вас ясного ответа.
     Вот  краткие мои соображения по поводу вашего письма. Вы должны иметь в
виду, что я  слишком отрезан от немецкой жизни и потому,  может быть, не все
учитываю.
     Крепко жму руки и желаю успеха.
     С революционным коммунистическим приветом.
     [Л.Д.Троцкий]



     Конс[тантино]поль, 13 июня 1929 г.
     Центральному комитету Ленинбунда
     Редакции "Фольксвилле"
     Дорогие товарищи!
     Я  считаю,  что  отношение,  сложившееся до  настоящего  времени  между
русской  оппозицией, с одной стороны,  и Ленинбундом,  с  другой,  не вполне
нормально.  Хуже  всего  в политике неясность и  недоговоренность. Между тем
таких недоговоренностей имеется немало.
     "Фольксвилле" при всяком удобном случае  заявляет, что он далеко не  во
всем  согласен  с Троцким, причем делает  такие заявления мимоходом, никогда
ясно  и  отчетливо  не  объясняя,  в чем  он не согласен. Вопрос приобретает
большое  значение,  ибо дело идет вовсе не  только  о  Троцком,  а  обо всей
русской  оппозиции,  тысячи  сторонников  которой заполняют сейчас тюрьмы  и
ссылки.  Если  "Фольксвилле"  считает,   что   русская  оппозиция  "не  идет
достаточно  далеко", то он обязан ясно,  точно  и принципиально  разъяснить,
куда именно должна идти русская оппозиция.
     Это тем более  обязательно, что русская оппозиция успела высказаться  в
ряде принципиальных документов  по всем  важнейшим  вопросам  международного
революционного  движения.  Помимо  платформы  оппозиции  имеются  документы,
адресованные  VI-му  конгрессу  и   официально  одобренные  центром  русской
оппозиции. Если вы не согласны с  платформой оппозиции или  с нашей критикой
программы Коминтерна или с нашей позицией в китайском вопросе, англо-русском
или  с нашей тактикой в СССР,  то прямая ваша обязанность, дорогие товарищи,
ясно  и точно  сказать,  с чем  именно вы не  согласны,  а  не  отделываться
отдельными фактами, которые могут вызвать только недоумение.
     Несогласие как будто бы касается  вопроса о термидоре.  Последний раз я
об этом вопросе говорил подробно в своей работе  "Кризис  правоцентристского
блока"121. Вы эту работу напечатали. Я  не читал ни одной  статьи
вашего  журнала, в  которой бы  моя  точка зрения подвергалась критике. Если
действительно  есть  разногласия,  то  не  только  ваше  право,  но  и  ваша
обязанность  выступить  с  критикой.  Вместо этого  редакция  ограничивается
ничего не значащими фразами о том, что мы идем недостаточно далеко.
     В Вашем  издании была  статья о том, что  в  Советской Республике  надо
выкинуть,  так  же,  как  и  в  капиталистических  странах,  лозунг  свободы
коалиции. В частном письме тов. Урбансу я высказался в том смысле, что автор
статьи  не отдает  себе достаточного  отчета  о  содержании лозунга "свобода
коалиции". Этот лозунг  есть составная часть демократической программы и вне
ее превращается в бессмыслицу. Свобода коалиции немыслима вне свободы печати
и  собраний,  свободы классовой  борьбы, которая в свою очередь увенчивается
парламентской   демократией.   Если   считать,   что  Советская   Республика
бесповоротно вступила на путь капитализма и буржуазной политики, тогда  надо
вместе с меньшевиками требовать  не  только  свободы  коалиции, но и  отмены
национализации,  прекращения планового хозяйства,  отмены  монополии внешней
торговли и проч.,  ибо с  точки зрения  капиталистического развития  все эти
учреждения  являются  прямым тормозом. Нельзя  быть в одно  и то же время за
свободу коалиции и за монополию внешней торговли.
     Далее:  если СССР является крупным  буржуазным государством, то  какова
наша позиция в  международных  вопросах?  Как мы  относимся  к СССР в случае
военного  конфликта  этого  государства с  буржуазным государством? Все  эти
вопросы требуют ясного  и точного ответа.  Дело вовсе не идет о согласии "на
сто процентов с тов. Троцким", как  часто (и  довольно неуместно,  по-моему)
выражается  "Фольксвилле".  Дело  идет  о  ясной  позиции в  самых  основных
вопросах  марксистской политики.  Если взять на  один  только  градус  левее
правильной  линии, то  стороны угла будут все  больше и больше  расходиться.
Между тем, я боюсь, что вы берете на несколько градусов "левее", чем нужно.
     Я  с большой тревогой смотрю на положение Ленинбунда. Нельзя  запускать
даже  небольшие  раны: может  начаться  нагноение.  Дело идет о судьбе вашей
организации.
     Я  считаю, что  необходимо сделать  попытку  объясниться по  всем  этим
вопросам  начистоту.  Этого можно достигнуть только  при личном свидании.  Я
считаю, что вы должны были направить сюда по крайней мере двух  товарищей на
несколько  дней,  в течение  которых  мы  могли бы  тщательно  обсудить  все
основные вопросы и решить, есть ли у  нас солидарность  по основным вопросам
или же нам необходимо перейти на  путь открытой  принципиальной полемики.  И
то, и другое лучше, чем замалчивание неясности, оговорки и экивоки.
     Надеюсь, что ответ ваш не заставит себя долго ждать.
     С коммунистическим приветом.
     [Л.Д.Троцкий]



     Константинополь, 13 июня 1929 г.
     Дорогой друг!
     Посылаю вам  при  этом письмо  мое,  написанное вам  более месяца  тому
назад. Я не  отправил его тогда же, так  как у меня не было свободной  копии
некоторых из моих работ, которые я вам хотел послать для американской книги.
     С того  времени я получил от вас новое письмо (к  сожалению, без даты):
поэты и идеалисты  (противники марксизма) не очень считаются с хронологией и
цифрами вообще.
     Я,  разумеется,  с  полной  готовностью   предоставляю  все  посылаемые
рукописи  в   собственность  "Милитанта"123  или  того   будущего
издательства, которое  вы собираетесь  с оппозицией  создать. Я был бы очень
рад, если бы это облегчило постановку собственной типографии.
     С  Бони  я  договорился  окончательно  относительно  трех книг: 2  тома
"Истории    Октябрьской     революции"     (1917-1929)     и    "Ленин     и
эпигоны"124. Я ему дал опшен125 на две другие книги: о
мировой политике и  о Ленине. Книга о мировой политике будет  в значительной
своей  части  посвящена взаимоотношениям  Америки и  Европы,  в  особенности
Англии. Книга о Ленине будет состоять  из четырех частей: А)  Биография,  Б)
Характеристика, В) Воспоминания, Г) Переписка (сотни неизданных писем Ленина
и к Ленину в эпоху гражданской войны и позже).
     Никаких  фотографий у меня, к сожалению, сейчас нет. Все это осталось в
Москве.  Если  удастся  получить,  немедленно вышлю  вам.  Много  фотографий
имеется у Росмера в  Париже. У  меня был  большой  круг  кинематографических
лент,  запрещенных  сталинской  цензурой.  Все это  относилось  к  различным
эпизодам гражданской войны, связанным со мною. По-видимому, этот круг пропал
при пересылке за границу.
     Ваше предложение  -- сняться для говорящей американской фильмы из эпохи
русской революции -- сильно смущает меня.  Я отказал Пате126 даже
в простом снимке.
     Разумеется, революционный фильм -- другое дело. Но  все же я  не мог бы
читать красную присягу перед аппаратом, а не перед красноармейцами. Я охотно
сделаю для популяризации вашего фильма  все, что смогу: в виде письма к вам,
в  виде статей или  отзывов,  в  виде интервью и проч. Но фигурировать перед
киноаппаратом -- нет, увольте, дорогой друг.
     Крепко жму вашу руку и желаю всего хорошего.
     Ваш Л.Тр[оцкий]



     Конс[тантино]поль, 13 июня 1929 г.
     Дорогой товарищ Фрей!
     Я не писал вам все это  время  потому, что по горло занят своей книгой.
Посылаю  вам кое-какие новые документы. Статью мою по поводу немецких правых
и  "сектантства"  левых  переводит Р.Адлер.  Насколько  я  помню,  она  свои
переводы готова предоставлять всем оппозиционным группам. Мне кажется,  было
бы полезно для дела,  если бы в среде левой австрийской оппозиции можно было
прекратить  личные  нападки  и свести борьбу, поскольку она  может оказаться
идейно неизбежной, к спокойной полемике. Мне все же кажется, что объединение
всей австрийской оппозиции необходимо и неизбежно.  Вступлением к нему могло
бы явиться изменение тона в полемике.
     С  вами я хотел  бы  лично  повидаться,  чтобы  переговорить  о  многих
вопросах. Не знаю, насколько такого рода путешествие осуществимо для  вас? Я
возбудил ходатайство  о переезде в Англию. Ответа пока еще не имею. Сообщите
о возможности вашего путешествия в принципе.
     С искренним товарищеским приветом.
     [Л.Д.Троцкий]



     15-6-[19]29
     Ленинбунду
     Дорогие товарищи. В дополнение  к последнему письму хочу указать еще на
одно  обстоятельство,  требующее  скорейшего  свидания.  Вопрос  об  издании
международного журнала оппозиции согласован уже с  несколькими национальными
секциями оппозиции. Совершенно очевидно,  что такая крупная организация, как
Ленинбунд, не может остаться от  этого дела в стороне. Откладывать же дольше
выпуск  международного  журнала совершенно  невозможно. Вот почему желателен
приезд представителей  Ленинбунда с достаточными полномочиями  для  принятия
участия в решении вопроса.
     С коммунистическим приветом.
     [Л.Д.Троцкий]


        [Письмо Г. Франкфуртеру]127

     Конс[тантино]поль, 18 июня 1929 г.
     Многоуважаемый Господин Д-р Франкфуртер! 
     Я  переслал   Вам   копию  письма  г.   Шумана128,   которое
окончательно разоблачает в моих  глазах этого господина.  В своем  последнем
письме ему я  заявил, что не могу позволить себе заподозривать  чистоту  его
намерений. Разумеется, эта фраза могла иметь лишь условный характер, так как
факты  и действия красноречивее психологических гипотез. Я хотел просто дать
г. Шуману возможность самому исправить свой недобросовестный образ  действий
и потому не торопился с уничтожающей моральной квалификацией. Но сейчас я ее
должен сделать.
     Г. Шуман заявляет, что разрыв договора нанес бы ему моральный ущерб. Он
цинично игнорирует тот моральный ущерб,  который причинило бы мне выполнение
договора,  заключенного не  по  моему,  а по  его  настоянию,  причем  Шуман
сознательно  скрыл от меня свежую  книгу Керенского, задрапировав  ее  своей
старой книжкой о Либкнехте и другими изданиями.
     Если до его письма я мог -- при крайней снисходительности  -- допускать
еще, что он скрыл от меня изданную им гнусно-клеветническую книгу Керенского
из  соображений "такта" (т.  е.  того, что он называет тактом), то после его
последнего  письма  не  может оставаться и тени  сомнения  насчет  моральных
приемов этого издателя.
     Он  заявляет  готовность печатно дезавуировать клевету Керенского, если
(!) я дам  ему рукопись своей  книги. Другими словами,  он готов  поддержать
клевету против  Ленина и меня или дезавуировать эту клевету в зависимости от
того, может  ли  он рассчитывать  на барыш или  нет. Если он  считает, что в
утверждениях Керенского может  быть доля правды, как  он может дезавуировать
его? Если же он сам признает изданную им книгу Керенского клеветнической, то
как же он смеет превращать теперь эту клевету в  орудие шантажа против меня?
И  какую  моральную цену  может  иметь  его дезавуированье,  как бы  заранее
оплаченное? Оно будет слишком похоже на корыстное лжесвидетельство.
     Мне кажется, надо расчленить два вопроса: а)вопрос о клевете, б) вопрос
о договоре. Я  считаю  во всех отношениях более  правильным возбудить против
Шумана  обвинение в  клевете. На  этом процессе  мы  будем  в самом выгодном
положении:  непосвященному человеку  трудно себе даже представить, насколько
вздорны   и  смехотворны  те   данные,  на   которые  опирается  "обвинение"
Керенского.  В ближайшие дни я пришлю вам по этому  вопросу  более или менее
полную справку. Сейчас  достаточно сказать, что обвинение  против меня лично
выдвинуто   было   следователем   Александровым  в  июле  1917   года,   при
правительстве  Керенского,  на  том единственном основании,  что  я  приехал
вместе с Лениным  в немецком пломбированном вагоне129. Между  тем
всему миру, кроме следователя Александрова, было известно, что  я приехал из
Америки через Скандинавию на месяц позже Ленина, так как был задержан в пути
англичанами в концентрационном лагере. Других доводов против меня вообще  не
было. Обвинение  против Ленина, как я покажу, построено на столь же солидных
основаниях.
     Именно в Германии такой процесс мог бы дать должные результаты, так как
здесь под руками были бы необходимые немецкие свидетели. Так как дело идет о
политической чести Ленина,  то мы имели бы необходимых свидетелей также и со
стороны Советской Республики.
     Я вас очень прошу обдумать  вопрос под этим  политическим углом зрения,
который перекрывает полностью  вопрос  о  договоре  с  издателем.  Некоторым
затруднением  является  то, что  я,  не  имея визы, не  смог бы  приехать на
процесс. Думаю,  что процесс мог бы  с  успехом быть проведен  и  без  моего
прямого участия. Я дал бы письменные объяснения.
     Если решиться на такого рода шаг, то в отношении Шумана можно, пожалуй,
ограничиться одной лишь формальной заявкой о расторжении договора,  чтобы не
терять срока. Жду Вашего заключения.
     С совершенным уважением
     Л.Троцкий


     Muller
     Конс[тантино]поль, 19 июня 1929 г.
     Дорогой товарищ!
     Я получил ваше большое и  интересное  письмо от 8 июня. Буду  вам очень
благодарен, если пришлете отчеты других очевидцев событий.
     Мне  не совсем  ясно  из  вашего письма:  призывала ли  партия  строить
баррикады и обороняться с оружием в руках или нет?
     Вы говорите, что в  вашей  части  города, [...]130  но вы не
характеризуете их отношения к демонстрации и к вооруженной обороне. Кампания
против  постройки  крейсеров131   собрала,  если  память  мне  не
изменяет, всего лишь два с половиной миллиона голосов. Стала ли партия после
того сильнее или слабее?
     Были ли  со  стороны партии  нелегальные печатные воззвания, циркуляры,
резолюции? Нельзя ли было бы их получить?
     Посылаю копию моего письма пфальцским товарищам132. Это есть
вместе с тем и ответ на ваше письмо о Ленинбунде.
     Были  ли  где-либо  еще  статьи  о  моей  книге   по  поводу  программы
Коминтерна?
     С товарищеским приветом
     [Л.Д.Троцкий]



     Амасия[,]133 Полиция[,] Мясникову
     Посылаем снова деньги стоп  Обратились  турецким властям  стоп Написали
Берлин[,] Париж[.] Привет
     26.6.[19]29
     [Л.Д.Троцкий]


     [Телеграмма Г.И. Мясникову]

     Мясникову

     Обратитесь официально [к] правительству[в] Ангору  [с] просьбой выехать
через Стамбул  [в]  Германию стоп Если  нужно[,]  вышлю  денег на  дорогу[,]
Троцкий
     28-6-[19]29



     Мясникову
     Принкипо, 7 июля 1929 г.
     Дорогой товарищ,
     Только что получили от вас новую телеграмму,  которую трудно разобрать,
так  как  турецкий телеграф  очень  искажает русский текст.  Сообщаю поэтому
вкратце письмом то, что мы здесь смогли предпринять.
     Мы  обратились  к  местному  префекту  и  к  вали  константинопольского
вилайета134 с просьбой о разрешении вам прибыть в Константинополь
для скорейшей поездки в Германию, где вам необходимо лечение. В таком духе я
составил  для вали небольшую справку. Вали посоветовал, чтобы  вы обратились
непосредственно  в  Ангору, и в то  же время дал понять,  что мне  лучше  не
обращаться  в Ангору. Я  и  сам так думаю,  ибо  мое вмешательство  могло бы
произвести прямо противоположное действие, вызвав представление,  будто мною
руководят какие-либо закулисные политические соображения, а не просто забота
о товарище, попавшем в трудное положение. В справке, выданной вали, я указал
на  то, что  вашей судьбой интересуются  в  Берлине и в  Париже и что  самое
лучшее  для турецких властей -- дать  вам проехать в Германию,  куда вас, по
всей вероятности, впустят. Не  сомневаюсь,  что вали  мою справку переслал в
Ангору, и  что  этот  путь более  отвечает цели, чем официальная моя попытка
вмешаться, которая,  как  уже сказано,  могла бы дать  прямо противоположный
результат.
     Если  вы, однако,  считаете, что письмо  мое  в Ангору  может  принести
пользу,  то я,  разумеется, его немедленно напишу.  Но для  этого  я  должен
знать,  что  вы предприняли до сих пор сами: писали ли в  Ангору, кому и что
именно. Ответьте мне лучше письмом, а не телеграммой, так как в  телеграммах
ничего нельзя разобрать, тем более, что вы, вероятно,  пишете от руки,  а не
на  машинке,  искажения  поэтому особенно  многочисленны. Лучше  перетерпите
лишнюю неделю в Амасии, чтобы условиться обо всем дальнейшем.
     Надеюсь, что сто лир,  посланные по телеграфу,  в  два  приема дошли до
вас.
     С товарищеским приветом
     [Л.Д.Троцкий]




     16/7[19]29
     Многоуважаемый господин Д-р Франкфуртер!
     Позвольте, хоть и с запозданием,  сказать вам в нескольких строках, как
радуют меня  та решительность и меткость, с какими вы взяли в свои руки  мое
злополучное  дело  с  Шуманом.  Я  совсем  не  хочу  извинять  свой  промах,
состоявший  в  подписании  договора,  но  целый  ряд  внешних  обстоятельств
сложился тогда крайне благоприятно для Шумана, не говоря уж о проявленной им
несомненной ловкости. А сверх того, несмотря на известный жизненный опыт,  я
в каждом отдельном  случае исхожу  из предположения, что данный человек есть
честный человек, пока не доказано обратное.
     Надеюсь,  что пересланные  мною вам  через  фрау Пфемферт135
материалы  достаточны  для  разрешения  задачи.  Если  нужны  дополнительные
сведения, прошу написать.
     [Л.Д.Троцкий]



     Принкипо, 18 июля 1929 г.
     Дорогой товарищ Мясников!
     Вполне представляю  себе те тяжкие  условия,  в  которых  вам  пришлось
провести последние месяцы.  Тем важнее для вас сейчас  спокойно отдохнуть. Я
думаю,  что вы сейчас можете более  спокойно дожидаться дальнейшего развития
событий.  Выдачу вас сталинцам я  считаю исключенной, уже хотя  бы  по  тому
одному, что это прежде  всего  было бы  невыгодно  Сталину.  Бюрократическая
процедура  с  визой может,  конечно,  протянуться  несколько лишних  недель.
Дожидайтесь спокойно в Амасии, не волнуйтесь и не нервничайте понапрасну.
     О вопросах политических я сейчас писать не буду. Надеюсь, что по пути в
Германию  остановитесь в  Константинополе,  и  тогда можно будет  с  гораздо
большим успехом обменяться мнениями устно.
     [Л.Д.Троцкий]


        ОТВЕТЫ  НА  ВОПРОСЫ  ПРЕДСТАВИТЕЛЬНИЦЫ  АМЕРИКАНСКОЙ ПРЕССЫ  ПО  ПОВОДУ
КИТАЙСКО-СОВЕТСКИХ ОТНОШЕНИЙ136
     По  поводу  советско-китайских  отношений  я  могу  дать  свое  мнение,
разумеется,  лишь  как  частное лицо. Никаких данных, кроме газетных, у меня
нет. В такого рода делах газетные данные всегда недостаточны.
     Не может  быть  никакого  сомнения,  что  агрессивность  обнаружена  не
советским,    а    китайским    правительством.   Режим   Китайско-Восточной
дороги137   существует   уже   ряд  лет.   Те  рабочие
организации,  против которых выступили китайские  власти, существуют тоже не
со вчерашнего дня. Нынешний режим Китайско-Восточной дороги был  в последний
раз  тщательно  разработан особой комиссией под  моим  руководством. Решения
этой комиссии утверждены в апреле 1926 г. и полностью обеспечивают  интересы
китайской стороны.  Поведение нынешнего китайского правительства объясняется
тем,  что  оно  укрепилось путем разгрома  рабочих и  крестьян.  О  причинах
поражения  революционного  движения  китайского народа  я здесь  говорить не
буду, так как  эту  тему  я  достаточно  осветил  в своих  уже  напечатанных
работах.  Правительство,  поднявшееся  из  разгрома революции,  как  всегда,
чувствует себя слабым  по отношению  к тем силам,  против которых направлена
была  революция,  т.  е.  прежде  всего   против  британского  и   японского
империализма.  Оно вынуждено поэтому пытаться поднять свой  авторитет  путем
авантюристических жестов по адресу революционного соседа.
     Должна  ли  эта провокация, выросшая  из  разгрома китайской революции,
повести   к  войне?   Я   этого  не  думаю.  Почему?  Потому  что  советское
правительство не  хочет войны,  а  китайское правительство не способно вести
ее.
     Армия   Чан   Кайши  одерживала  в  1925-[19]27  гг.  победы  благодаря
революционному  подъему  масс.  Повернувшись  против   них,  армия  лишилась
главного источника своей силы. Как чисто военная организация армия Чан Кайши
крайне  слаба.  Чан Кайши не может не понимать, что  советское правительство
слишком хорошо знает слабость его армии. Не приходится и думать о том, чтобы
Чан  Кайши  без помощи  других  держав  способен был  вести  войну с Красной
армией. Вернее сказать, Чан Кайши мог  бы воевать лишь в том случае, если бы
его  армия являлась лишь вспомогательным отрядом при войсках другой державы.
Я  не  думаю,  что  такая  комбинация сейчас  очень вероятна,  особенно  при
указанном выше искреннем стремлении  советского правительства уладить вопрос
мирными средствами.
     Выступление американского правительства с напоминанием  о пакте Келлога
вряд  ли  может представиться  очень  убедительным,  поскольку  американское
правительство до сих  пор не  признало Советов  и  тем  не  создало  хотя бы
формальных предпосылок для "беспристрастного" отношения к конфликту.
     Мне  незачем  объяснять, что в случае, если  бы Советам  была  навязана
война, "оппозиция" отдала бы себя целиком делу защиту Октябрьской революции.
     22 июля 1929 г.
     [Л.Д.Троцкий]



     Т-щу М. Истмену
     22 июля 1929 г.
     Дорогой друг!
     Скрибнер138   настаивает  на  том,  чтобы  не  посылать  мне
перевода моей  автобиографии  на просмотр, так  как  это  вызывает задержки.
Первую  главу я  просматриваю  здесь.  Что касается всей  книги, то  я готов
отказаться от просмотра перевода при  одном условии: если  бы вы согласились
просмотреть  на   пробу  несколько  глав.   Скрибнер  очень  хвалит   своего
переводчика, который перевел Антона  Чехова139.  Но я не знаю,  в
какой мере этот переводчик  знаком  с  революцией  и  марксизмом  и  владеет
соответственной  терминологией. Между тем  политические качества переводчика
для меня важнее его беллетристических качеств. Вот почему, я  был бы  вам  в
высшей степени благодарен, если бы  вы просмотрели четыре-пять глав под этим
углом зрения. Думаю, что Скрибнер должен за эту работу заплатить?
     Теперь   второй   вопрос.   Парижский   представитель    "Консолидейтед
Пресс"140 был  посредником между  мной и Скрибнером. Я согласился
на условия Скрибнера, не зная совершенно, что  "Консолидейтед Пресс" берет в
свою пользу 10%. Никакой надобности в посредничестве "Консолидейтед Пресс" у
меня не было. Грэвс141 предложил мне условия более благоприятные,
чем  Скрибнер.  Точно так же и  Бони. Условия Скрибнера  сами  по себе  мало
благоприятны, а отчисление 10%  делает  условия  прямо-таки возмутительными.
Скрибнер платит мне  15%  независимо от тиража. Это значит 13,5% (за вычетом
10% посреднику). Между тем, Грэвс предложил 15%  за первые  15.000  и 20% за
дальнейшие издания. Не возьметесь  ли вы позондировать на этот  счет почву у
Скрибнера?  Может  быть,  он согласится считать заключенное нами  соглашение
действительным только для первого издания в 15.000 экз. Тогда и отчисление в
10%  также  относилось  бы  только к  этому первому  изданию.  Что  касается
следующих изданий, то  мы заключили бы  новое соглашение. Я хочу избавиться,
прежде   всего,   от   этого  совершенно  разбойничьего  налога   в   пользу
"Косолидейтед Пресс", которое и без того нажило на мне большие деньги.
     Должен сказать, что никакого  оформленного договора у нас со Скрибнером
еще нет, ни у меня  с "Косолидейтед Пресс". Все дело ограничивалось письмами
и телеграммами, которых я даже не видал. Для такой книги, как автобиография,
мне никаких посредников не нужно было и не  нужно сейчас, так как  я засыпан
предложениями  со всех  сторон. Выясните,  пожалуйста, этот вопрос в частном
порядке и сообщите мне, можно ли еще что-нибудь поправить.
     Получили ли вы рукописи,  которые я вам  послал? Что собираетесь с ними
делать?
     Автобиографию  я  заканчиваю  только   сейчас.  Сильно  задержала  меня
малярия. Да и работы оказалось больше, чем я предполагал. У нас здесь  два с
половиной месяца прожил Росмер, который на днях  возвращается  в Париж,  где
становится  во  главе  еженедельного  издания  оппозиции. Попытка  поставить
еженедельник  при  помощи  группы  Паза ни к чему не привела.  К величайшему
моему  сожалению  подход  Паза  ко  всем  вопросам  является   комнатным   и
доктринерским  и очень  далеко отстоит от  революционного подхода. Сможет ли
Паз переучиться, покажет будущее.
     Только  боевой еженедельник может  вывести французскую оппозицию из  ее
нынешней жалкой раздробленности.
     А   как  обстоит  дело  с  американским  еженедельником?   По-видимому,
встретились препятствия?
     Крепко жму руку. Привет
     Дружески
     Ваш Л.Троцкий



     25/7/[19]29
     Немецкое консульство сообщило[, что] Ваше  дело находится в консульстве
Трапезунде[,] куда следует обращаться[.] Привет
     [Л.Д.Троцкий]



     29/7[19]29
     Дорогой товарищ Монтегю!142
     Я  вынужден  писать  вам по-французски, так  как  один из моих  друзей,
помогавший мне в моей английской переписке, на днях вернулся во Францию, мои
же собственные познания в  английском языке, увы, слишком  недостаточны  для
свободной переписки.  Если  французский  язык вас затрудняет,  то  я  мог бы
перейти  на  немецкий,  если не  получу  в ближайшее время возможности снова
вести переписку на английском языке.
     Я  получил от вас письмо, два номера "Манчестер Гардиан"143,
брошюру "Куда идет Троцкий" и три пакета английских книг. Я вам  чрезвычайно
благодарен  за все  присланное,  но к благодарности позвольте  присовокупить
небольшой  протест:  когда я неосторожно принял ваше любезное предложение  о
посылке интересующих меня  печатных материалов,  то я совсем не имел  в виду
столь  широкий  размах,  тем  более,  что  отсюда  я,  к  сожалению,  ничего
равноценного вам послать не могу.
     Если это не  нескромность, то я был бы очень рад узнать несколько более
конкретно  от  вас о  вас  же  самом  и,  в  частности, о  вашем отношении к
различным рабочим партиям и организациям в Англии.
     Большинство присланных  вами  книг  представляют  для меня  несомненный
интерес, и, как только я закончу  свою злополучную автобиографию,  я примусь
за книги,  в особенности  по зоологии.  В качестве охотника я,  естественно,
интересуюсь животными.
     Но  все же  прошу вас  не  посылать мне  книг,  не списавшись  со  мной
заранее. Иначе мне впредь  трудно будет обращаться к вам с просьбами, ибо  я
буду опасаться, что вы их выполните слишком широко.
     [Л.Д.Троцкий]




     1. Никакому  белградскому журналисту я интервью не давал. Это вымысел с
начала до конца.
     2. Считаю нужным прибавить, что  за последнее  время было  опубликовано
несколько "интервью", представляющих злостную выдумку, в частности по поводу
советско-китайского конфликта.
     3.  Единственное  интервью по этому последнему  вопросу мною было  дано
представительнице "Ассосиейтед пресс"144.
     Л.Троцкий
     [Конец июля 1929 г.]





     Некоторые товарищи поняли это письмо в том смысле, будто оно  призывает
оппозицию отказаться  от  участия в  манифестациях 1  августа146.
Более  ложного и  нелепого истолкования нельзя  вообще придумать.  Правда, в
тексте  письма нет  конкретных организационных или тактических  указаний. Но
если принять во внимание, что дело идет о разных странах, где вся обстановка
1  августа  сложится  по-разному,  то  естественно,  что  нельзя  было  дать
единообразные  конкретные  указания:  как  быть  и что делать каждой  группе
оппозиции.  Письмо  "Оппозиции"   исходило   из   воззвания   Коминтерна   8
мая147  (которое  мы получили  с огромным запозданием) и  главной
своей  задачей  ставило добиваться отмены  той  авантюристской демонстрации,
которая  была намечена и охарактеризована заранее  воззванием 8  мая.  Не об
отказе   от  манифестации  вообще  идет  в  письме  речь,  а  об  отказе  от
определенной  манифестации, которая могла  бы быть  карикатурой первомайских
событий в Берлине.  В последних строках письма  говорится, как о чем-то само
собой  разумеющемся, что  оппозиция  не позволит себя отделить  от  рабочего
класса  в  целом  и особенно  от  его  авангарда.  Для  всякого  политически
мыслящего  человека  это  означает:  если первоавгустовская  манифестация не
будет отменена; если она произойдет в том виде, какой  намечен Коминтерном и
какой мы считаем неправильным, то и в этом случае  мы примем в ней участие и
разделим ответственность с  пролетарским авангардом. Вот единственный смысл,
который имеет это место. Почему же  это не  сказано прямо? Потому, что когда
требуют отмены  определенного характера  демонстраций, то  незачем  подробно
разъяснять,  что  мы  готовы  в  ней  принять  участие  в  случае, если  она
осуществится.  Последние  строки  говорили  об этом как  о чем-то само собою
разумеющемся, т. е. как  об общем правиле  поведения революционеров, которые
не  отделяются ни  при  каких  условиях от наиболее активной части  рабочего
класса.
     Национальные  группы  оппозиции  могут  и должны  конкретизировать  это
письмо в особых воззваниях и резолюциях сообразно с той обстановкой, которая
складывается сейчас в  каждой  стране  и  окончательно определится ко  дню 1
августа.
     Сейчас почти все партии Коминтерна отступают от линии 8 мая на какую-то
неопределенную  позицию.  Тем  важнее  и  обязательнее  для  нас  наступать,
разъясняя преступный авантюризм воззвания 8 мая и добиваясь от  официального
руководства  полной  ясности.  Разумеется,  мы  можем  и  должны  разъяснять
рабочим-коммунистам, что мы при  всех условиях  разделим  их судьбу. Но ведь
задача  оппозиции совсем  не  в том  только,  чтобы  участвовать  даже  и  в
неправильных  действиях  масс,  а в  том,  чтобы указывать массам правильный
путь. Это и делает письмо "Оппозиции".
     [Л.Д.Троцкий]
     [Конец июля 1929 г.]



     12 августа 1929 г.
     Уважаемый товарищ Мясников,
     Мне думается, что отправлять  ваше  заявление в генеральное консульство
нет  никакого  расчета. Ничего  они,  разумеется, вам  не  ответят, а только
сделают вывод о вашей слабости и усилят интригу втрое.
     Мне  уже писали из Берлина о выдвинутом против вас уголовном обвинении.
Я  в тот  же  день, т. е.  вчера,  написал  в Берлин  с  просьбой  строжайше
проверить,   действительно  ли   германское  правительство  выдвигает  мотив
уголовщины  в  связи  с вопросом о визе.  Как только  получу  подтверждение,
напишу открытое письмо немецкому  правительству и все сделаю,  чтобы поднять
вопрос  в печати.  Голос  оппозиционных  изданий  в  этом  деле  имеет малое
значение. Здесь необходимо проникнуть на страницы большой, т. е. буржуазной,
печати.  Но,  разумеется, и  в  оппозиционных  газетах  об  этом  необходимо
сказать.
     Вы жалуетесь на то, что  берлинский  "комитет" плохо помогает. Не  надо
себе делать никаких иллюзий насчет этого комитета: он очень слаб.  Вы как-то
просили прислать вам издания, в которых есть воззвание этого комитета.  Но у
меня  таких  изданий  нет.  Вероятно,  в  журнале   Корша   что-нибудь  было
напечатано, если у Корша есть журнал, в чем я не уверен. Самым влиятельным в
комитете является, пожалуй, адвокат Курт Розенфельд148. Он и  для
меня хлопотал о визе, но ничего  не  выхлопотал. Вы, конечно, знаете, что  в
визе мне отказало также и "рабочее" правительство Англии. Все это достаточно
ярко свидетельствует о  том,  что  пробрать капиталистические  правительства
статейками  в  газетах,  протестами  и  воззваниями "комитетов"  дело  очень
нелегкое, чтобы не сказать безнадежное.
     Разумеется, кампанию поднять необходимо, и притом,  насколько возможно,
широкую. Я сделаю, конечно, все,  что смогу, как только получу подтверждение
того, что вас действительно обвиняют в уголовном преступлении.
     Во избежание недоразумения  считаю нужным пояснить. Я  не потому против
подачи  заявления  в  консульство,  что  сношения  с  ним  будто  бы  вообще
недопустимы. Такая точка зрения мне абсолютно чужда.
     Но я не вижу никакого  объекта  сношений. Наивно  было бы предполагать,
что сталинцы вступят с вами в переговоры  в  то время, как  они многие сотни
оппозиционеров заключают в изолятор. Белобородов вовсе не в Константинополе,
как  вы предполагаете,  а в  челябинском  изоляторе. Там  же  и  Сосновский.
Раковский пока еще в Саратове, по крайней мере, других сведений я не имел.
     Что касается вашей рукописи, то я немедленно по получении переслал ее в
Берлин для переписки. Здесь свободной машинистки нет, и неспешные рукописи я
сам поручаю переписывать для себя в  Берлине. Я просил после переписки копию
мне  прислать  сюда. О  своем отношении к вашей рукописи смогу,  разумеется,
сказать только после ознакомления с ней.
     С искренним приветом
     [Л.Д.Троцкий]



     21 августа 1929 г.
     Многоуважаемый господин Фишер,
     Я очень рад тому, что книга удовлетворила ваши ожидания.
     Что  касается изложенных вами  финансовых соображений,  то я  со  своей
стороны считаю более целесообразным сократить размеры книги  до 450 страниц,
чтобы таким образом полностью остаться в рамках нашего договора.
     Я, разумеется, признаю всю серьезность приведенных вами соображений, но
вывод для меня лично получается  несколько парадоксальный. В  нынешнем своем
виде автобиография  представляет не  одну, а две  книги.  Между  тем гонорар
окажется значительно меньше того, который был намечен за одну книгу. Если бы
вопрос этот  не  играл  для меня существенной роли, я, разумеется, принял бы
без возражения новые условия. Но, к сожалению, это не так.  Именно настоящая
книга  должна  создать для  меня  возможность  выполнить ряд  других  работ.
Поэтому  я  не вижу  другого  пути,  как сократить  книгу  на сто-полтораста
страниц и сохранить, таким образом, в силе старый договор.
     Само  собой  разумеется, что перевод глав, которые не  войдут в  книгу,
будет оплачен мною.
     С совершеннейшим уважением
     [Л.Д.Троцкий]



     Уважаемые товарищи!
     Ваша  организация носит  имя Маркса  и  Ленина. Это имя  обязывает.  Не
считаете ли вы противоречивым тот факт, что нынешняя деятельность  Суварина,
одного  из   основателей  вашей  группы,  ее  виднейшего  члена,  направлена
полностью и целиком против идей как Маркса, так и Ленина?
     По  каждому  отдельному  вопросу  Суварин  за  последние  годы  занимал
позицию,  которая  оказывала  прямую поддержку  противникам  и  врагам левой
коммунистической оппозиции. Формально оставаясь в рядах  последней, Суварин,
однако,  тщательно  избегал сколько-нибудь  законченного и  ясного изложения
своих  взглядов.  После настойчивых  и  повторых требований с  моей  стороны
Суварин прислал мне обширную  рукопись, представляющую  изложение его  новых
воззрений. Рукопись эта не имеет  ничего общего с частным письмом. Это  есть
обширный памфлет, рвущий не только с большевизмом, с Октябрьской революцией,
с  основными   принципами  III   Интернационала,  но   и  с   теоретическими
предпосылками марксизма150. Эта работа  целиком направлена против
идей Маркса и Ленина, под знаком которых стоит ваш кружок.
     Позвольте спросить вас:  знакомы  ли вы  с  последней работой Суварина?
Выразили  ли вы  ваше  отношение  к этому поразительному продукту  философии
индивидуалиста-скептика? Считаете ли вы допустимым терпеть хотя бы один день
тот  факт,  что  под  знаменем  Маркса  и  Ленина  выступают  люди,  ведущие
смертельную   борьбу  против   марксизма  и  его  практического   выражения,
большевизма?
     Я надеюсь, что вы не  станете оспаривать того, что каждый революционер,
каждый марксист, каждый  сознательный рабочий  имеет  право поставить вам те
вопросы, которые я вам ставлю в этом письме с самыми дружескими чувствами.
     Ваш Л.Троцкий
     Константинополь, 22 августа 1929 г.




     Копии в редакции "Ля Веритэ"152
     "Ля лютт де клясс"153
     "Ле Коммунист"154 (Бельгия)
     "Милитант" (Соед[иненные] Штаты)
     Уважаемые товарищи!
     Настоящее письмо не предназначается для печати.  Оно представляет собой
попытку  объяснить  по основным вопросам стратегию оппозиции. Это не  первая
моя  попытка.  В  ряде   писем  я   пытался  выяснить  приципиальную   линию
"Фольксвилле"  и  Ленинбунда,  так  как на  основании крайне  противоречивых
статей  достигнуть  ясности  не  удавалось.  В  последний  раз я  официально
обратился с запросом к правлению Ленинбунда 13 июня 1929 года155.
Мне был обещан ответ. Но тщетно я  дожидаюсь ответа и на этот раз. Дело идет
тут, конечно,  не  обо мне лично.  Коммунистическая оппозиция в целом как  в
Германии,  так и в других странах имеет право знать, на какой  позиции стоит
правление Ленинбунда в основных вопросах международной революции.
     Оппозиция  --   маленькое   меньшинство.  Успех  оппозиции  может  быть
обеспечен только  ясной  линией.  Ленинбунд  не имеет такой  линии. Вот  что
необходимо, к  сожалению,  констатировать  прежде всего. Как  по  внутренним
немецким вопросам,  так  и  по международным "Фольксвилле" колеблется  между
Брандлером и Коршем. О позиции  правления Ленинбунда в  связи с  внутренними
немецкими  вопросами я надеюсь сказать более  обстоятельно в  особой работе.
Здесь  я  хочу лишь  снова повторить и уточнить  те  вопросы,  которые я уже
неоднократно,   но  тщетно   ставил   редакции   "Фольксвилле"  и  правлению
Ленинбунда.
     Вы не раз  обвиняли русскую оппозицию в том, что она идет "недостаточно
далеко", ибо она, де, не понимает,  что термидор уже совершился. Я спрашивал
вас   неоднократно:  что  это  значит?   Какие  отсюда  следуют  выводы  для
международной оппозиции по отношению к СССР?
     Если   термидор  "совершился",  то  значит  развитие   в  России  стало
окончательно на  путь капитализма. Как  же  вы относитесь  тогда к плановому
началу хозяйства? К  законодательству,  которое  осуждает  капиталистический
оборот и  препятствует частному накоплению?  Как вы  относитесь к  монополии
внешней  торговли?  С  точки  зрения  капиталистического  развития  все  эти
декреты, учреждения и меры являются утопическими и реакционными  помехами на
пути развития производительных сил. Какую точку зрения вы занимаете?
     Вы   выдвинули   лозунг   свободы  коалиции   для  СССР,  как   и   для
капиталистических  стран.  Совершенно, опять-таки,  нельзя понять,  что  это
значит.  Свобода  коалиции никогда  не была и  не  может быть  изолированным
лозунгом.  Свобода   коалиции  есть   составная   часть  режима   буржуазной
демократии. Свобода коалиции немыслима без свободы собраний, печати и проч.,
а,  значит, и  без парламентских учреждений и партийной борьбы.  Какова ваша
позиция в этом вопросе? Несмотря на все свои попытки, я ничего до сих пор не
мог выяснить.
     Столь же не ясна ваша позиция в вопросе о  защите СССР от империализма.
Исключительная  важность  этого  вопроса   снова  обнаружилась  под  толчком
советско-китайского  конфликта.  Ряд  оппозиционных  изданий  занял  в  этом
вопросе явно  ошибочную позицию. Передовая статья в "Контр ле курант"  No 35
от 28 июля довела эту ошибку до самых крайних пределов.
     Как же  поступила  в этом случае  редакция "Фольксвилле" и "Ди Фане дес
Коммунизмус"?  Она заняла  двойственное  положение. Она  открыла  дискуссию.
Коршист  Г.П., как и марксист Ландау допускаются  в этой дискуссии на равных
правах. А  редакция "возвышается" над марксизмом и  над... коршизмом.  Грубо
ошибочная статья "Контр ле курант" печатается в "Ди Фане дес Коммунизмус" на
первом  месте,   причем  особенно  подчеркивается,   что   статья   является
официальным  мнением  французской  редакции.  Но  разве  же коммунистическое
издание  имеет  право умолчать о том, что  эта  статья, хотя бы и десять раз
официальная,  представляет  собой  вопиющий  разрыв  с марксизмом? В  острый
момент  международного конфликта читатели вашего издания оказываются  идейно
разоруженными. Им  предлагают на выбор: либо взгляды русской оппозиции, либо
взгляды   Корша,  который,  в   свою  очередь,  повторяет   лишь   аргументы
социал-демократии.
     Невозможно допустить и  мысли  о  том, будто все ваше  правление, а тем
более  все  члены  Ленинбунда,  разделяют  эту  позицию или  это  отсутствие
позиции.  К  сожалению, по  "Фольксвилле"  невозможно  судить  о  внутренней
идейной  жизни  Ленинбунда. Я  не  могу  допустить  ни на минуту,  что  этой
внутренней  идейной  жизни  нет.   Но  я  вынужден  придти   к  выводу,  что
"Фольксвилле" ее не отражает. Само по себе уже это является в высшей степени
тревожным признаком.
     Правящее  большинство  в  государстве  или  в  партии, имеющее  сильный
аппарат, обильную кассу или богатую печать, может долго жить на недомолвках,
на шатаниях,  на  двусмысленностях. Лучшее  доказательство  тому  сталинский
бюрократический централизм. Но каждое оппозиционное меньшинство, какое стало
бы подражать  в этом  центристам, окажется неизбежно обреченным  на гибель и
скомпрометирует то знамя, под которым стоит.
     В нынешнем своем  виде  Ленинбунд  не  может  повести за собой авангард
немецкого  пролетариата  или  хотя  бы  только  авангард  этого   авангарда.
Ленинбунду необходимо идейно  перевооружиться  и соответственно  перестроить
свои  ряды.  Первым  условием  для  этого  является  принципиальная  ясность
позиции.  Я  не  думаю,  что  вы  можете  дальше  уклоняться  от  ответа  на
поставленные  выше вопросы. Они далеко не исчерпывают  всего  круга  проблем
международной революции, но ответ на них создает предпосылку для правильного
подхода  к  ряду  других  вопросов.  Ленинбунду  необходима  платформа. Ваши
издания   вместо    того,    чтобы    посвящать    свои    столбцы    Джимми
Хигинсу156 и гоняться за злободневными сенсациями,  должны  стать
орудиями выработки марксистской платформы немецкой коммунистической левой.
     С коммунистическим приветом
     Л.Троцкий
     24 августа 1929 г.



     т. Макс Истмен
     28 августа 1929 г.
     Дорогой друг!
     1. Я получил от вас письмецо по поводу моего договора со  Скрибнером. К
сожалению, я не могу нарушить этот договор, так как он был заключен Пазом. О
том, что  "Консолидейтед Пресс" получает 10% я узнал уже после того, как Паз
заключил договор.  Но тогда  дело шло  о простой  перепечатке  моих  статей,
опубликованных  газетами Херста157. Теперь же дело идет о большой
книге -- не в 400 страниц, а в 600. Но ничего не поделаешь!..
     2.  Я  получил очень  большое  количество  книг  от  вас  и  по  вашему
поручению.  Выбор книг  сделан прекрасно. Я вам благодарен в высшей степени.
Две  книги с  надписями  авторов.  Должен  ли я им отвечать?  т. е. написать
благодарственные  письма?  Может  быть,  будет  достаточно,   если  Скрибнер
перешлет им мою автобиографию, когда она выйдет в свет? Если вы встречаетесь
с ними, то передайте им мою искреннюю благодарность.
     3.  Я стал  получать  нью-йоркский "Таймс",  "Нейшен". Сегодня  получил
"Куронт  Истори" и  литературный  журнал.  Я  теперь  плаваю  в американских
изданиях. Когда я  получаю воскресный номер нью-йоркского "Таймса", я каждый
раз  заново убеждаюсь, что  Америка раздавит  Европу.  Газета приходит всего
недели две, но она уже заполнила мою комнату. Это чудовищно!
     4. Сегодня я получил копию вашего письма  Перкинсу158. Какое
счастье, что я обратился  к вам  по поводу перевода  моей  автобиографии!  Я
чувствовал,  что перевод  слаб, в нескольких  местах я  наткнулся  на прямые
ошибки, но я не подозревал, что перевод до  такой степени безобразен. Вместе
с тем я вижу из вашего письма,  что  вы проделали огромную работу.  Сейчас я
спокоен за свою автобиографию со стороны перевода.
     5. Вы меня спрашивали как-то, правда ли, что я взялся написать для Бони
историю  революции?  Да,  представьте  себе,  взялся, хотя долго  колебался.
Разумеется, я широко  использую то,  что написал раньше на русском языке, но
многое  придется  переработать,  а многое  написать заново. Целый  ряд  глав
остался  у меня  неиспользованными во время моей  работы над автобиографией.
Целый  ряд  спорных  теоретических  вопросов можно теперь  сделать ясными  и
понятными только в исторической перспективе.
     6. Знаете  ли вы о том, что  в  Париже  начал выходить еженедельник "Ля
Веритэ"  под  редакцией  Росмера?  Попытка  поставить этот  еженедельник при
содействии Паза ни  к  чему  не привела.  Как и целый ряд других европейских
оппозиционеров, Паз попал  в  наши ряды  скорее в силу  недоразумения.  Люди
этого типа не прочь подписывать и  даже составлять самые левые платформы под
условием,  чтобы  все  остальное  --  у  них  и  вокруг  них  --  оставалось
по-старому. Есть прямо-таки возмутительное противоречие между  теми  идеями,
какие эти люди "признают" на  словах, и  теми  усилиями, какие они прилагают
для  торжества этих идей... Когда для  меня это стало ясно, я махнул на Паза
рукой.
     Вокруг  Росмера  собирается  молодежь.  Редакция  "Ля  лютт  де  клясс"
по-видимому  полностью примкнет к "Ля  Веритэ". Два члена редакции приезжали
ко  мне  сюда,  и  мы  с  ними  договорились  по  всем  пунктам. Посредством
еженедельника   произведена   будет,  надеюсь,   серьезная   перегруппировка
французской  оппозиции. Такая  же  работа необходима  в  отношении  немецкой
оппозиции, где пока еще царит великая путаница.
     7. Жаль, что "Милитант"  еще  не превратился в  еженедельник. Некоторую
материальную помощь можно было бы ему оказать отсюда. Но не  знаю, насколько
это  целесообразно.  Дело  в  том, что вся  сумма, уплаченная  "Косолидейтед
Пресс" как  за первые шесть статей, так и за перепечатку  автобиографических
статей, вошла в  состав Интернационального фонда для опубликования различных
изданий, документов и проч. Из этого фонда можно было  бы выделить несколько
сот долларов для "Милитант". Но мне кажется,  что американцы все-таки богаче
других и что вряд ли стоит им давать.
     8  Кто  такой   Отто  Кан,   который  сомневается  насчет  перманентной
революции? Нельзя ли его послать в Константинополь для подробных объяснений?
Я был бы очень рад. До сих пор такого рода объяснения с приезжими товарищами
давали самые лучшие результаты.
     9. Да, забыл выше сказать, что  я получил от  вас  целую пачку газетных
вырезок относительной нашей общей с вами книги. Спасибо.
     Очень меня огорчает недостаточное знание английского языка. Но сейчас я
так  погрузился в американские и британские  газеты  и  журналы, что надеюсь
поднять уровень своего английского языка в течение ближайших месяцев.
     Крепко жму руку.
     Ваш Л.Троцкий



     Наше издание предназначено для  передовых  рабочих. У  нас нет  никаких
других задач, кроме задачи освобождения рабочего класса. Мы не видим никаких
других  путей  для  этого,  кроме  революционного  низвержения  буржуазии  и
установления диктатуры пролетариата.
     Современное   демократическое   государство   есть  орудие   господства
буржуазии.  Система  демократии имеет  своей  задачей  удержать  владычество
капитализма.  Чем  меньше это удается нормальными методами  демократии,  тем
больше господствующий класс прибегает к насилию.
     Французские  социалисты  продолжают  твердить,   что   они   осуществят
социализм через  посредство демократии.  Мы видели  и видим социалистических
демократов у власти. В Германии они расстреляли 1 мая [19]29 рабочих  за то,
что авангард  берлинского пролетариата хотел  выйти на  улицу в день великой
демонстрации пролетариата, установленного на учредительном конгрессе Второго
Интернационала. В Англии рабочая  партия, придя  к власти,  пресмыкается  не
только перед капиталом,  но и перед монархией,  и  начинает "демократизацию"
страны  не  с  ликвидации  палаты  лордов160, а  с  возведения  в
шутовское достоинство старого фабианца161 Вебба162.
     Марксистская  оценка демократии полность  и до конца  проверена опытом.
Социал-демократия у  власти не означает  даже  осуществления  реформы. Когда
буржуазия  считает  себя вынужденной провести социальную реформу, она делает
это сама,  отнюдь  не  предоставляя такой чести социал-демократии.  Позволяя
социалистам  служить  себе, буржуазия  лишает  ее  даже карманных  денег  на
расходы по реформаторской деятельности.
     Отличие  нашей эпохи от довоенной политически наиболее  ярко отражается
на  судьбе  социал-демократии.  До  войны  она  находилась  в  оппозиции   к
буржуазному  обществу, сейчас она является  его наиболее надежной  опорой. В
Англии  и  Германии  поддержание  господства  капитала  было  бы  совершенно
немыслимо без  социал-демократии. Если  нелепостью  является  отождествление
социал-демократии  и  фашизма,  --  как  делает  часто нынешнее  руководство
Коминтерна163,   то   бесспорной  является   та   мысль,   что  и
социал-демократия,  и фашизм являются  различными,  в  некоторых  отношениях
противоположными орудиями, которые в разные периоды служат в последнем счете
одной  и  той же цели:  сохранению  господства буржуазии  в  империалистскую
эпоху.
     Опыт  революционного ниспровержения буржуазного господства был проделан
в  1917  году  в  России партией большевиков. Октябрьская революция является
самым гигантским фактом  мирового рабочего  движения и величайшим событием в
человеческой  истории   вообще.  Мы  стоим  полностью  и  целиком  на  почве
Октябрьской революции. Это наша революция.
     Февральская революция  1917 г.164 показала, что  демократия,
едва вышедшая из революции, беспощадно обрушивает свои репрессии на рабочих,
как только они начинают  угрожать частной  собственности. С  другой стороны,
Октябрьская революция  показала, что  даже в отсталой стране  с  подавляющим
большинством  крестьянского  населения  пролетариат  может  стать  у власти,
объединив  вокруг себя все  трудящиеся и угнетенные массы. Этот исторический
урок   был   дан   международному   пролетариату  партией   большевиков  под
руководством  Ленина.  Политика большевиков  в  Октябрьской  революции  есть
высшее  применение методов  марксизма.  Она отмечает  новый исходный пункт в
движении рабочего класса вперед.



     Шаг   за   шагом   Франция  выходит  из   опьянения  победы.   Признаки
рассеиваются,   фантастические   надежды   рушатся   --   остается  жестокая
реальность. Горделивые мечты французского капитала о господстве над Европой,
а  через Европу  -- над всем миром обратились в прах.  В первые  годы  после
войны правительства Англии и Соединенных  Штатов еще считали  нужным льстить
национальному высокомерию французской буржуазии,  давая ей  время от времени
декоративное  удовлетворение.  Но это  время  прошло. Американская буржуазия
успела  измерить  глубину  падения Европы  и  перестала  с  ней  стесняться.
Английская буржуазия,  получая жестокие пинки  со стороны  американцев,  все
откровеннее вымещает свою  злобу на Франции. Положение  английской буржуазии
характеризуется противоречием между  ее  традициями  мирового  господства  и
упадком  ее удельного веса в мировом  хозяйстве. У французской буржуазии нет
таких  традиций  могущества.  Версальский  мир  -- это  горячечная  фантазия
мелкобуржуазного  выскочки.  Для  мировой  роли  материальная  база  Франции
совершенно  недостаточна, если  измерить ее  современным, т. е. американским
мерилом.
     Крупный  рост  промышленного оборудования Франции является  несомненным
фактом, как и  рационализация  промышленных методов. Но именно этот рост все
больше  ставит  французскую  буржуазию  лицом к  лицу с  проблемами мирового
рынка.  Дело  идет уже не  об  оккупации Саарской  области165 или
Рура166, а о  месте  французского  империализма под  солнцем. При
первом   крупном   испытании  несостоятельность  французского   империализма
вскроется  полностью.  Слишком  малочисленно  население,  слишком ограничена
территория,  слишком  большая  зависимость от соседей, слишком  большая ноша
долгов и  еще  большая ноша милитаризма. Мы  не  собираемся здесь  назначать
сроки для дальнейших неизбежных неудач, отступлений и поражений французского
милитаризма.  Но  мы их предвидим, и  мы не сомневаемся, что  все они  будут
служить источником внутренних кризисов и потрясений.
     В  патетических  речах  можно оперировать с мнимыми  величинами. Но  на
мировой  арене  софизмы  Пуанкаре,  пафос  Франклэн-Буйона167 или
красноречие Бриана168  звучат  жалким  писком.  Америка  говорит:
плати.  Англия  говорит:  плати. Сноуден169, лейбористский  агент
Сити170, находит в  своем  словаре  наиболее грубые выражения  по
адресу Франции.
     Коммунистический Интернационал предвидел эту  развязку -- в тот период,
когда он  имел  руководство, способное  понимать ход  развития  и предвидеть
завтрашний  день.  Еще  в 1920 году,  когда гегемония  победоносной  Франции
казалась   неоспоримой,   манифест   Второго   конгресса   Коммунистического
Интернационала гласил:
     "Одурманенная шовинистическими парами победы, которую она одержала  для
других, буржуазная Франция мнит  себя повелительницей Европы. На самом  деле
никогда Франция не находилась в  самых основах  своего существования в такой
рабской зависимости  от  более сильных  --  Англии  и Америки,  как  теперь.
Франция предписывает Бельгии определенную экономическую и военную программу,
но  в  отношении  Англии  Франция  сама  играет  роль Бельгии лишь несколько
большего размера".
     Послевоенное десятилетие прошло во Франции спокойнее, чем в большинстве
других стран Европы. Но это был лишь мораторий171, опиравшийся на
инфляцию. Инфляция была  во  всем:  в денежном  обращении, в государственном
бюджете,   в   системе    милитаризма,    в   дипломатических   планах,    в
империалистических       аппетитах.       Великая      денежная      реформа
Пуанкаре172  только обнаружила тот секрет, что  вино  французской
буржуазии  на  четыре  пятых  разбавлено  водой.  Мораторий  на  исходе.  За
американские стоки173 надо платить. За  дружбу  сильных мира сего
надо  платить.  За  трупы  французских  рабочих  и  крестьян  надо  платить.
Буржуазная республика входит в период расплат. Самый большой счет представит
ей французский пролетариат.



     Открывающаяся эпоха кризиса в  мировом положении французской буржуазии,
а,  значит,  и  в ее  внутреннем  положении совпадает,  однако,  с  глубоким
кризисом  французской  коммунистической  партии.  Первые  шаги  партии  были
увенчаны   многообещающими   успехами.   Руководство   Коминтерна   сочетало
революционную  дальнозоркость и смелость с глубоким вниманием к особенностям
каждой  страны. Только  на этом пути и  возможны  были успехи. Резкая  смена
руководств  в  Советском  Союзе,  происшедшая  под  влиянием  классовых сил,
гибельно   отразилась  на  жизни  всего  Интернационала,  в  том  числе   на
французской  партии.  Преемственность  развития  и  опыта  была  механически
прервана. Те, которые  в  эпоху Ленина руководили  французской  компартией и
Коминтерном, были не  только  отстранены от  руководства,  но  исключены  из
партии. К руководству допускались в дальнейшем лишь те, которые обнаруживали
готовность автоматически воспроизводить все зигзаги московского руководства.
     Ультралевый   зиновьевский   курс   1924-[19]25  гг.   означал   замену
марксистского анализа  крикливой фразой, нагромождение ошибок  и превращение
демократического   централизма174   в   его   почти   полицейскую
карикатуру. На смену потерпевшим  крушение ультралевым пришли совершенно уже
безличные и  покорные чиновники,  которые  в  международных вопросах держали
курс  на Чан Кайши и Перселя, а во внутренних делах плелись за реформистами.
Когда сталинская фракция под влиянием нарастающей опасности справа и ударами
критики  оппозиции  оказалась  вынужденной  совершить  свой левый зигзаг, не
понадобилась даже смена экипировки  французского  руководства: люди, покорно
проводившие полусоциалистическую политику 1926-[19]27  гг., столь же покорно
превратились  в  политиканов  авантюры.   День  1   августа   является  тому
убийственным   свидетельством.   В  Китае,  в   Германии  и  других  странах
авантюристская политика приводила уже к кровавым катастрофам. Во Франции она
не  давала  пока  ничего,   кроме   смехотворных  фиаско.  Но  если  смешное
действительно кого убивает, то революционную партию прежде всего.



     Опасность, как  мы сказали, состоит в том, что новый кризис капитализма
во Франции  может застигнуть  врасплох авангард  французского  пролетариата.
Опасность  в  том,  что благоприятные ситуации  могут  быть  одна за  другой
упущены, как не раз уже бывало в разных странах после войны. Наша  задача --
предупредить  эту  опасность  путем  настойчивого   обращения  к  классовому
сознанию и революционной воле пролетарского авангарда.
     Мы  меньше всего склонны, однако,  отрицать или смягчать тот факт,  что
между  партией, как  она должна  быть,  и партией,  как  она есть,  огромное
различие, отчасти --  прямая противоположность. Краткую  оценку  французской
коммунистической  партии мы дали  выше. Плачевные  результаты этой политики:
упадок авторитета,  понижение  числа членов,  ослабление активности.  Но  мы
далеки от того, чтобы поставить на партии крест и пройти мимо нее.
     Официальная  партия  объединяет  ныне два-три десятка тысяч членов. Она
руководит -- убийственно! --  профессиональной конфедерацией,  насчитывающей
около  трехсот  тысяч  членов.  На последних  выборах партия  собрала  свыше
миллиона голосов175. Эти цифры  дают  картину  не роста партии, а
скорее упадка. Но они же свидетельствуют, что  возникшая из потрясений войны
под действием Октябрьской  революции партия,  несмотря  на  ужасающие ошибки
руководства,  все  еще  объединяет  очень внушительную  часть  пролетарского
авангарда. В этом факте мы видим прежде всего бесспорное выражение того, как
велика потребность пролетариата в революционном руководстве.
     Мы не  враждебны  и  не безразличны  по  отношению  к  коммунистической
партии. Конечно, не из симпатии к ее чиновникам.  В партии есть мужественные
рабочие, готовые на все жертвы: это им мы хотим помочь выработать правильную
политическую  линию  на основе  здорового  партийного  режима и  правильного
коммунистического руководства.  К  тому  же  вокруг партии  рассеяны десятки
тысяч   коммунистов   или  просто  революционных   рабочих,  готовых   стать
коммунистами,  но  отталкиваемых  политикой  бессилия   (метаний),  скачков,
борьбой классов и маленькими дворцовыми переворотами. Одна из основных задач
коммунистической оппозиции  -- это  воспрепятствовать  тому, чтобы  законное
возмущение негодным руководством не приводило в дальнейшем к разочарованию в
коммунизме и  революции  вообще.  Достигнуть  этого  можно,  только развивая
марксистскую оценку событий  и устанавливая правильно тактику, вытекающую из
самой обстановки.



     Политика,   которая  превращает  профессиональные   союзы   во   второе
увеличенное издание партии или делает  их  лишь своим  добавлением, --  есть
глупость   и  преступление.   Совершенно  правильно   революционная   партия
пролетариата стремится завоевать влияние  в профессиональных организациях. В
противном случае она обрекает себя на бесполезную  "революционную" болтовню.
Но   она  должна  это  делать   методами,   которые   вытекают   из  природы
профессиональных союзов  и содействуют их усилению, вовлекая новые элементы,
способствуя  выработке  хороших методов борьбы с  предпринимателем.  Рабочий
видит в профессиональных союзах прежде всего инструмент  [...]176
[об]ластях,  для  пролетариата,  как  для  партии  и  СЖТУ177  --
гибельных последствий. Он показывает абсолютное непонимание работы,  которую
нужно совершить, воображая, что можно немедленно достигнуть целей, к которым
нельзя прийти иначе, как путем долгих и упорных усилий.
     В результате -- картина, которая у нас перед глазами. По мере того, как
коммунистическая партия  расширяет  свое влияние на какую-либо  организацию,
эта     организация     слабеет.     Коммунистическая    партия    завоевала
АРАК178.  Но  после  завоевания  она (АРАК) начала замирать  (или
умирать?). То же с СЖТУ. Конечно, СЖТУ более  прочна, она, к счастью, прошла
тяжелую жизнь, так что недостаточно плохой политики,  чтобы ее разрушить. Но
что именно легко  сделать, это  уменьшить число ее членов, деморализовать  и
сделать их  недоверчивыми  в отношении к руководству,  которое ошибается без
перерыва и без перерыва снова начинает сначала. Это  как  раз точно то,  что
делает коммунистическая партия в течение последних лет. Следствием всех этих
зигзагов  явилось  то,  что наиболее ясные  и  верные понятия  стали  теперь
затемнены. Ничего не продвинуто к фактическому разрешению ни  одного важного
вопроса. Даже наоборот, во многом  пошли назад. Но вопрос  живет.  Разрешить
его, не вспоминая главнейшие ошибки  Коммуны179 и не отдавая себе
отчета в беспредельном опыте русской революции, -- это значит  отказаться от
наиболее верных данных и приготовлять новые катастрофы.



     Наше отношение к Интернационалу основано на тех же началах, что и  наше
отношение к французской коммунистической партии.
     С конца 1923 года  Интернационал жил и живет  под  дулом револьвера, на
рукоятке  которого  была  сперва  рука Зиновьева, затем Сталина. Все обязаны
были мыслить, говорить  и особенно  голосовать "монолитно". Это  умерщвление
идейной жизни жестоко отомстило за себя ростом фракций и группировок.
     Основные течения, нам кажется, можно характеризовать так.
     Коммунистическая  левая выражает исторические интересы  пролетариата. В
результате  поражений  пролетариата,  революционного  отлива,   стабилизации
буржуазии   и  бюрократических  "побед"  левая  снова  представляет   сейчас
меньшинство, плывущее против течения.
     Правая  группировка   в  коммунизме  сознательно   или   бессознательно
стремится занять то место, которое занимала довоенная  социал-демократия, т.
е. место реформистской оппозиции по отношению к капиталистическому обществу,
тогда как  сама социал-демократия стала  сейчас, и  не  случайно,  одной  из
правящих партий буржуазии.
     Не  может  быть  и  речи о том, чтобы  правые  долго удержались на этой
позиции.  В  нынешнюю  империалистскую  эпоху, которая  все  вопросы  ставит
ребром, правые  проделают эволюцию  в сторону буржуазии несравненно быстрее,
чем совершила ее социал-демократия.
     Третье  течение --  центризм  --  занимает  промежуточное  положение  и
характеризуется  политикой   колебаний   между  революционно-пролетарской  и
мелкобуржуазной национально-реформистской  линией. Центризм  является сейчас
господствующим  течением  в  официальном  коммунизме.  Это  объясняется  как
историческими причинами, так и  характером переживаемого периода. Центризм в
СССР представляет собою наиболее естественную форму сползания от большевизма
к национал-реформизму.  Господство центризма является  одним из политических
признаков того, что термидор серьезно подкопал устои диктатуры пролетариата,
но что он еще далеко не завершился. Власть не  перешла в руки буржуазии и не
сможет  перейти  без  больших  классовых  боев.  Те  "ультралевые",  которые
легкомысленно  кричат,  что  термидор  совершился, только помогают буржуазии
разоружить пролетариат.
     Из сказанного  вытекает, как  мы  относимся  к Октябрьской  революции и
выросшему из нее государству. Мы  не  позволим бюрократам поучать нас насчет
необходимости  защищать СССР от  империализма.  Но коммунистическая  оборона
СССР  предполагает также и прежде всего  защиту диктатуры пролетариата от  в
корне  ложной политики сталинского руководства.  На  вопрос о защите СССР мы
отвечаем вместе с нашими русскими  товарищами: "За Советскую республику? Да.
За сталинскую бюрократию? Нет".



     Мы  --  интернационалисты. Это  для  нас  не  условная  фраза,  а самое
существо наших  воззрений.  Освобождение пролетариата возможно  только через
международную революцию,  в которую национальные революции войдут отдельными
звеньями.  Организация  производства  и  обмена  имеет  уже  сейчас  мировой
характер. Национальный социализм немыслим ни экономически, ни политически.
     Мы  отвергаем  сталинскую  теорию  социализма в  отдельной  стране  как
мелкобуржуазную  реакционную  утопию, неизбежно ведущую  к  мелкобуржуазному
патриотизму.
     Мы решительно отвергаем принятую  VI  конгрессом  программу Коминтерна,
противоречивую, эклектическую  и, главное, усыновившую смертельно враждебный
интернационализму принцип социализма в отдельной стране.
     Левая  коммунистическая  оппозиция  является  уже сейчас  международным
течением.  Мы  ставим  своей ближайшей задачей  сплотиться  в  международную
фракцию -- на основе единства идей, методов и действий.
     Русскую   оппозицию   мы  считаем   прямой   продолжительницей   партии
большевиков и наследницей Октябрьской  революции.  Мы  солидарны с основными
идеями русской оппозиции, которые изложены в ее  документах и выражены  в ее
действиях. Мы связаны нерасторжимой солидарностью с тысячами оппозиционеров,
сосланных, высланных и заточенных в тюрьмы сталинской бюрократией.
     Солидарность с  русской оппозицией не  имеет, однако,  ничего  общего с
повторением  ее  слов  и   ее  жестов.  На  французской  почве,  в  условиях
капиталистической республики  мы хотим служить тому  делу,  которому русская
оппозиция служит на советской почве.
     Методы  бюрократического командования и не допустимы и не осуществимы в
оппозиции.  Мы  -- сторонники  централизма,  который  является  элементарным
условием  революционного действия. Но  централизм  должен  отвечать реальной
обстановке движения  и  должен  опираться на подлинную  самостоятельность  и
политическую ответственность каждой  коммунистической организации, тем более
-- каждой национальной секции.



     Работа,  которая стоит  перед нами, рассчитана не на месяц и не на год.
Надо воспитать  и  закалить  новое  революционное  поколение.  Трудностей  и
внешних  и  внутренних  будет не мало. Многим покажется слишком долгим  путь
формирования  подлинно  революционных пролетарских кадров.  Будут колебания,
будут  дезертирства. Чтобы обеспечить заранее революционную преемственность,
необходимо сразу  обратиться  к  молодежи.  Упадок  официальных  организаций
коммунистической  молодежи есть  грозный признак по  отношению  к будущности
партии.   Коммунистическая  оппозиция  проложит  себе  пути  к  пролетарской
молодежи, а, значит, и к победе.
     Чтобы выбирать правильную дорогу, недостаточно иметь компас, надо знать
местность или иметь хорошую карту ее -- иначе и с компасом можно забраться в
непроходимое болото.  Чтобы  вести  правильную  политику, недостаточно иметь
общие принципы, надо  знать обстановку,  т.  е. условия,  факты и  отношения
между ними.  Надо внимательно  и добросовестно изучать их  и  следить  за их
изменением. Мы не можем  сейчас этого делать изо дня в день -- у нас нет еще
пока  ежедневной газеты. Мы будем это делать из недели в неделю. Приятны или
неприятны  факты, только трусы могут  закрывать на них глаза. Мы не случайно
дали своей газете название "Правда".

     * * *
     Левая  коммунистическая  оппозиция  во  Франции  разбита  на  отдельные
группы.  Факт этот сам по себе является  последствием того,  что французская
оппозиция --  мы  не исключаем из  этого обвинения и себя  --  слишком долго
задержалась на подготовительной стадии, не  становясь  на путь политического
действия в массах. Нужно  сказать  прямо: дальнейшее промедление грозило  бы
вырождением оппозиции в секту или, вернее, в несколько сект.
     Наш  еженедельник  мы  хотим  сделать  органом  всей  левой  оппозиции.
Направление  журнала  достаточно  определится,  как мы  надеемся,  настоящим
заявлением.  Это  не помешает редакции  отводить на  столбцах нашего издания
место  для  выражения  и  других  оттенков  левой   коммунистической  мысли.
Пристрастие к  отдельным  кружкам или  эпизодическим группам  нам чуждо.  Мы
хотим  обеспечить  возможность коллективной работы на  более широкой, чем до
сих  пор,  основе.  Мы  твердо  рассчитываем  на  поддержку   всех  подлинно
пролетарских  революционеров,  независимо  то  того, к  какой из  групп  они
принадлежали вчера или еще принадлежат сегодня.
     Но   главные  наши  надежды   мы   возлагаем   на  передовых   рабочих,
непосредственно  связанных  с  массой.  В  их  лице  мы  приветствуем  наших
читателей. Им мы говорим: "Правда" -- это ваш орган!
     [Л.Д.Троцкий] [Август 1929 г.]



     [Через Блюмкина]181
     1. По  поводу ренегатства Радека и Ко написана Т[роцким] статья "Жалкий
документ" 182, которая выходит на трех языках.
     2. Ближайшая осень будет, по всем  данным, кризисной. Подготовка к  ней
предполагает беспощадное разоблачение и отсечение капитулянтов.
     3.  Важной частной задачей является создание  правильных  и  устойчивых
связей с нами.
     4. Необходимо направить одного-двух человек для  организационной работы
в Берлине и Париже. Самое лучшее - кого-нибудь из ссыльных.
     4.183 Парижский Харин184  сыграл  роль провокатора: взял для
печатания документ и выдал посольству. Копии у нас имелись.
     Работа в области иностранной оппозиции подвигается пока медленно.  1-го
сентября  выходит в  Париже  еженедельник  "Веритэ" под редакцией  Росмера с
участием активной молодежи вполне нашего направления.
     1-го октября начнет  в  Париже выходить международный орган "Оппозиция"
(ежемесячник), пока  только на  французском  языке.  Только  с  выходом этих
изданий работа получит систематический характер, притом политич[еский], а не
только  пропагандистский.  Многочисленные  группировки  стали прямой помехой
движению (в том числе безжизненные группы Трэна и Паза). Издания ставили без
них.  Все живое из их групп примкнет. Пусть  вас, поэтому, не  удивляют и не
пугают возможные верхушечные передвижки и дезертирства. Радеки и  полурадеки
есть  и  здесь. Самое важное сейчас  -  иметь еженедельное  издание, которое
будет давать наше освещение всем мировым событиям.
     Урбанс  не  наш   человек.Это  путанник   и  нелояльный  человек,  т.е.
испорченный зиновьевской школой. Он  колеблется между Брандлером и Коршем, а
в практической  работе гоняется за дешевой сенсацией. В Ленинбунде -  борьба
течение.  Нам необходим  серьезный еженедельник  на  немецком языке. Мы  его
поставим  вслед за  французским  изданием.  И в Германии  не  надо  пугаться
неизбежных верхушечных перетасовок.
     Живые и активные группы - в Бельгии и Америке.
     Почти  все  иностранные  группы заняли неправильную  позицию  по поводу
русско-кит[айского] конфликта. Критиковать их будем открыто и решительно.
     В Австрии три группы,  две из них  сближаются, группа Фрея  остается  в
стороне.
     Через Блюмкина
     В   Чехословакии   наша   группа  приступает   к  изданию   документов.
Завязываются связи с Ю[жной] Америкой.
     ПС. Документов через Урбанса  не посылайте: он нелоялен  и в  отношении
воспроизведения в печати. Посылайте  нам непосредственно, по другим адресам.
Что нужно, мы перешлем и Урбансу.
     [Л.Д.Троцкий]
     [Август]




     Дорогой друг!
     Американский  профессор, утверждающий, что в  эпоху военного коммунизма
даже Черчилль проводил бы политику Ленина, говорит маленькую частицу истины,
которая,  однако, немедленно  же превращается  в  грубую  ложь, если сделать
вывод, что Черчилль мог бы  вообще или хотя бы на длительный период заменить
Ленина. Что "экономическая  необходимость" в конце концов  прокладывает себе
путь,  -- это бесспорно. Но  только в конце концов. Что она при этом нередко
поворачивает эмпириков на 180 градусов -- это  тоже верно. Но значит ли это,
что  можно  отказаться от марксистской  политики,  уповая  на  экономическую
необходимость? Нет, не значит.
     Прежде   всего,   что   называется  в   данном   случае   экономической
необходимостью? Их, по  меньшей мере, две. Есть экономическая необходимость,
вытекающая  из  положения,  созданного  национализацией,  монополией внешней
торговли  и  проч.  Это  есть экономическая  необходимость социалистического
строительства.  Но  существует  враждебная  ей  экономическая  необходимость
мирового капиталистического развития и его продолжения в СССР. Какая из этих
двух экономических необходимостей окажется сильнее? Для ближайших лет  (а не
в последнем счете) этот вопрос целиком разрешается политикой, т. е. наукой и
искусством, которые  дают возможность ориентироваться в борьбе экономических
необходимостей   и   помогать   одной   из  них  против   другой.   Политика
право-центристского   блока   1923-1928  гг.   была  так   же   продиктована
экономической необходимостью, как и  нынешний  левый  поворот186,
которому нет еще  и двух лет. Где же искать  гарантий  правильного  развития
левого поворота? В  голой  экономической необходимости? Но  она  уже  давала
разные зигзаги. В самом левом повороте? Но он-то как раз вызван был не одной
лишь   голой   необходимостью,   которая   "на  экономическую  необходимость
надеялась, но и сама не плошала".
     Я говорю о  нас с  вами. Серьезной гарантией того,  что  политика будет
завтра   служить   социалистической   экономической   необходимости,   а  не
капиталистической, явилась  бы способность официальной партии включить нас в
свои ряды такими, какими мы являемся на деле. Другого политического критерия
для нас нет и быть  не может. Все  остальное  есть фокусы, игра в  прятки  с
историей,  попытки  заменить борьбу  за  определенные  идеи  --  генеральной
инспекцией  над  ходом развития или  просто  политическая трусость и  мелкое
жульничество.
     Крепко жму руку.
     [Л.Д.Троцкий]
     [Лето 1929 г.]


        ПРЕДИСЛОВИЕ   К    ИСПАНСКОМУ    ИЗДАНИЮ    [КНИГИ    "ДЕЛО    БЫЛО   В
ИСПАНИИ"]187
     Эта книжка  возникла  в порядке  случайности. Путешествие  в Испанию  в
конце 1916 года вовсе не  было  мною предусмотрено. Еще меньше я намечал для
себя   внутреннее    обследование    мадридской   образцовой   тюрьмы.   Имя
Кадикса188 звучало  для  меня почти экзотикой.  Я его  связывал с
арабами, с морем и с пальмами. Я никогда не размышлял -- до  осени 1916 года
-- о том, существует ли  в прекрасном южном Кадиксе полиция. И однако же мне
пришлось провести несколько  недель под ее надзором. В  этом эпизоде все для
меня было случайно и казалось подчас забавным сновидением. Однако же  это не
было  ни фантазией, ни  сном. Сны  не  оставляют дактилоскопических  следов.
Между тем в канцелярии  мадридской образцовой тюрьмы можно  найти  отпечаток
всех пальцев моей  правой и левой  рук. Большего  доказательства  реальности
бытия не может дать ни один философ.
     В мадридской тюрьме, в вагоне, в гостинице Кадикса я набрасывал
     --  без  определенной цели  -- свои  беглые впечатления.  Мои  записные
книжки совершили затем со мною путь через океан,  оставались в моем багаже в
те  недели,  когда  я   пользовался  гостеприимством  британского  короля  в
концентрационном лагере  Канады,  и  вернулись со мною через  океан  и через
Скандинавский  полуостров  в  Петроград.  В  вихре   событий   революции   и
гражданской  войны  я  забыл об  их  существовании.  В  1924 году я случайно
упомянул о своих  испанских впечатлениях и записях в разговоре с моим другом
Воронским189.  Так   как   он  редактировал  лучший  в  Советской
республике литературный ежемесячник190,  то  он немедленно же,  с
энергией прирожденного редактора, использовал мою оплошность и отпустил меня
лишь после того, как я торжественно обязался разыскать свои записные книжки,
дать их в переписку и привести свои записи в некоторый порядок. Так возникла
эта небольшая книжка.  Другой из моих друзей, Андрей Нин, решил перевести ее
на испанский язык.  У меня  были  большие  сомнения  насчет целесообразности
этого  предприятия.  Но   Нин  проявил   настойчивость.  Ответственность  за
появление этой книжки в испанском издании остается, следовательно, на нем.
     Мои  собственные  познания  в  испанском  языке  остались очень  слабы:
испанское  правительство  так  и не  дало  мне  усовершенствоваться в  языке
Сервантеса191.  Уже  этим  одним  определяется   очень  беглый  и
неизбежно поверхностный характер моих наблюдений.  Было бы безнадежным делом
искать в этой книжке сколько-нибудь  широких картин политической, культурной
или хотя бы бытовой жизни Испании. Из предшествующего видно, насколько далек
автор  от  подобных  претензий.  Я не  жил в  Испании как исследователь  или
наблюдатель, или хотя бы как свободный  турист. Я въехал в нее как высланный
из Франции192 и жил в ней как мадридский арестант и как кадикский
поднадзорный, ожидающий новой высылки. Это  очерчивало  круг моих наблюдений
узкой  чертой. Это же предопределяло и  мой подход к  тем сторонам испанской
жизни,  с которыми  я сталкивался.  Без доброй  приправы  иронии  цепь  моих
испанских приключений представляла бы для меня  самого совсем неудобоваримую
пищу. Тон книжки во всей непосредственности передает те настроения, с какими
я совершил путешествие через  Ирун  --  Сен-Сабастьян --  Мадрид в  Кадикс и
оттуда  снова  через  Мадрид  в  Барселону,  чтобы  затем, оттолкнувшись  от
европейского побережья, высадиться на другой стороне Атлантического океана.
     Что  ж,  если  эта книжка  может  заинтересовать испанского  читателя и
немножко  ввести его в психологию русского революционера, я не буду жалеть о
труде,   потраченном   моим   другом   Нином  на  перевод   этих   беглых  и
непритязательных страниц.
     Л.Троцкий
     Константинополь
     [Лето 1929 г.]



     О созыве конференции европейских секций
     Дорогие товарищи!
     Рост наших рядов, упрочение  наших организаций, возникновение  новых  и
новых национальных секций ставят перед нами новые задачи  и возлагают на нас
новые обязанности.
     До  сих  пор  работа  наша  имела,   главным  образом,   критический  и
пропагандистский характер. Мы подвергали и подвергаем критике гибельный опыт
политики  центристов-бюрократов  и их руководства  Коминтерном. Эта  сторона
нашей деятельности не только сохраняет и впредь все свое значение, но должна
быть расширена и углублена. Однако рядом с этим левой  оппозиции  необходимо
все более активно вмешиваться  в борьбу пролетариата,  давая каждый раз свою
оценку положения и вытекающие из нее лозунги.
     Совершенно   ясно,   что  эта   задача   требует   все   более  тесного
международного  сплочения рядов  оппозиции. Подготовку  мировой  конференции
международный секретариат194 считает поэтому важнейшей
из своих обязанностей.
     Мы думаем, однако,  что в качестве  подготовительной меры необходимо  в
возможно более короткий срок созвать конференции по континентам (Европа, обе
Америки, Азия).
     Особенно    настоятельной   представляется   нам   созыв    европейской
конференции. В рамках мирового  целого  Европа  представляет собою не только
географическое, но и  некоторое  экономическое и политическое целое. Незачем
напоминать,  что  на этот факт опирается  лозунг Соединенных  Штатов Европы.
Именно  сейчас проблема Европы  как таковой стоит особенно остро. Узлом этой
проблемы  является Германия, ее  судьба,  ее  дальнейшее развитие.  Недавние
выборы  в  Германии вскрыли в  положении  этой страны противоречия небывалой
остроты.  Крайне  неустойчивое  равновесие  сил   немецкого  общества  может
развернуться в ближайший период как в  сторону пролетарской революции, так и
в сторону фашистской контрреволюции195. И в том и в другом случае
вся  Европа -- Европа прежде всего -- будет  вовлечена в водоворот  огромных
событий.  Международная  оппозиция  должна выработать  единообразную  оценку
обстановки в Германии, в Европе и во всем мире и выдвинуть для разных  стран
строго согласованные между собою лозунги, вытекающие из общей концепции.
     Вот почему мы считаем  необходимым созвать подготовительную европейскую
конференцию  в самом  начале  ближайшего  года.  Остающиеся  два  --  два  с
половиной  месяца  должны быть использованы для самой серьезной и тщательной
подготовки этой конференции.
     Происходящая сейчас конференция нашей германской секции даст несомненно
важный материал для оценки политического положения и задач оппозиции. В этом
же  духе  будет  вестись  подготовка  конференции французской Лиги.  Проекты
резолюций  будут  своевременно  доведены  до  сведения  всех  наших  секций.
Разосланные  редакцией   "Бюллетеня  русской   оппозиции"196
тезисы   "Поворот   Коминтерна   и   положение   в   Германии"197
должны также рассматриваться как документ, подлежащий  обсуждению всех
секций в процессе подготовки конференции.
     No  3  Бюллетеня198  мы намерены  посвятить  преимущественно
вопросам, связанным с европейской конференцией. Мы настойчиво приглашаем все
секции, с одной стороны, прислать нам  документы  и материалы, освещающие их
позицию  и работу в области актуальных задач,  с другой стороны, высказаться
по  поводу разосланных  и  подлежащих в ближайшее время рассылке документов,
внося свои поправки, дополнения или контрпредложения.
     Само собой разумеется, что речь идет о конференции организаций, стоящих
на общей принципиальной основе,  проверенной опытом  борьбы  и международной
дискуссии. Было  бы совершенной бессмыслицей  возвращаться на конференции  к
решению  вопросов  (одна  или две партии, классовый характер СССР, классовая
природа  китайской  революции  и  пр.),  по   линии  которых  уже  произошло
непримиримое размежевание внутри оппозиции. Крепко  и надежно только то, что
завоевано  в  борьбе. Задача  конференции не  в  том,  чтобы  снова  ставить
завоеванные позиции под знак вопроса, а, наоборот, в том, чтобы ясно и точно
формулировать общие нам  идеи и методы и превратить их в краеугольный камень
платформы международной  оппозиции. Таким  образом, европейская  конференция
сможет совершить крупный шаг вперед, подготовив разрешение важнейшей  задачи
мировой  конференции,  а  именно  -- принятие  обязательной для всех  секций
платформы.
     Мы надеемся, что наша инициатива встретит полное сочувствие и поддержку
с вашей стороны. Во всяком случае  просим вас дать ваш  принципиальный ответ
относительно желательности и целесообразности конференции в январе 1931 года
как можно скорее.
     [Л.Д.Троцкий]
     [Лето 1929 г.]



     8 сентября 1929 г.
     Дорогая Раиса Тимофеевна!
     Не писал вам очень давно, да и от вас не было уже писем целую вечность.
Из этого я заключаю, что жизнь  австрийской  коммунистической левой  фракции
вряд ли бьет ключом.
     Посылаю   вам   рукопись   небольшой   брошюры,   направленной   против
Урбанса199. Это один из тех друзей, которые могут принести больше
вреда, чем  враги.  Надо его  во  что  бы то  ни  стало вывести из  политики
экивоков и двусмысленностей.
     Вы увидите, что в этой брошюре я цитирую с похвалою старую статью Фрея.
Я убедился, что Фрей действительно правильно  и  серьезно поставил  вопрос о
термидоре, раньше многих других иностранных групп. Не  отметить  это было бы
несправедливостью, независимо  от того,  что иметь с ним  дело очень трудно,
как я имел возможность убедиться сам за последний период.
     Брошюра эта во  всех  отношениях имеет чрезвычайно спешный характер.  Я
был бы очень рад, если бы вы могли помочь в отношении перевода, взяв на себя
хотя бы только последние 9 страниц.  Копию этого текста  я  послал в  Берлин
фрау Пфемферт и  Ландау с  тем,  чтобы первые 35  страниц были  переведены в
Берлине.  На  вашу долю  пришлась бы  та  часть  текста,  которая начинается
словами: "Означает ли оборона СССР  примирение с центризмом?" (стр. 36) Если
вы это возьмете на себя, то рукопись  перевода  посылайте в спешном  порядке
фрау Пфемферт по адресу200:
     Если  вы  почему-либо не можете сейчас выполнить этой работы,  то дайте
знать по тому же адресу без промедления.
     Напишите,  пожалуйста,  об  австрийских  делах,  в  частности, об  Изе:
кончился ли  ее роман  с  Брандлером  или  нет. Следующая моя брошюрка будет
именно против Брандлера.
     Я,  наконец,  покончил  со   своей  автобиографией,  сейчас  заканчиваю
просмотр  немецкого перевода. Книга выйдет в 600 страниц или  около  того, и
соответственно  с  этим  дорогая.  Но  издатель  обещает  после   того,  как
разойдется первое издание, выпустить так называемое народное издание.
     Во  всяком случае,  от автобиографии я смогу сейчас перейти к  вопросам
более интересным и актуальным.
     У нас здесь  до последнего  времени стояла очень жаркая  погода,  но со
вчерашнего дня произошел резкий перелом: холод, ветер, дождь. Так называемые
старожилы уверяют, однако, что сентябрь будет еще хорош.
     [Л.Д.Троцкий]



     8 сентября 1929 г.
     Уважаемый товарищ Фрей,
     Я  буду  говорить  с  полной откровенностью и  беспощадностью.  Я  могу
объяснить ваше последнее  письмо,  как  и  два  предшествующие:  либо крайне
болезненным  нервным  состоянием, которое мешает  вам видеть  вещи, как  они
есть; либо  сплетнями, которым вы легкомысленно  доверяете;  либо  кружковым
стремлением порвать с интернациональной оппозицией во что бы то ни стало.
     Никакого иного объяснения вашим  совершенно чудовищным письмам  я найти
не могу.
     1.  Вы поднимаете в  письме истерику -- иначе  я этого назвать не могу,
это есть самое мягкое слово,  которое  я нахожу в своем словаре -- по поводу
того, что я позволил себе обратить ваше внимание на  исключительную важность
возникшего  в  левой  оппозиции  разногласия  по  поводу советско-китайского
конфликта. По  этому поводу вы обвиняете  меня в том, что я  не читаю  ваших
документов,  и трактуете мой запрос почти как  оскорбление вашей группы. Это
несерьезный подход. Это не деловой  подход. Это не политический  подход. Это
неврастенический подход.
     Я  обратился не  только  к  вам. Я  обратился одновременно  ко всем без
исключения  левым  оппозиционным  группам  с  совершенно одинаковым письмом,
чтобы  побудить  их отреагировать на чрезвычайно важное разногласие. Я лично
при  этом  нисколько не сомневался в  вашей поддержке.  Как  раз тов. Франк,
которого вы так не по-товарищески и без малейшего основания атакуете, сказал
мне: "Фрей  несомненно займет  правильную позицию.  Он давно  выдвигал  этот
вопрос и давал всегда очень точные и хорошие формулировки". Если я обратился
к  вам, как и  ко  всем другим группам, то  не потому, что я игнорировал или
заподозривал вашу позицию, а для того, чтобы побудить вас как можно скорее и
энергичнее  подтвердить вашу старую точку зрения применительно  к  новому  и
очень крупному  политическому факту: советско-китайскому  конфликту. Только.
Человек, мыслящий политически, должен был именно так истолковать мой запрос.
Никто другой, кроме вас, не поднял по этому поводу протеста.
     2.  Повторенная  вами  в  письме  цитата  относительно термидора  очень
хороша. Я с похвалой привожу ее в своей брошюре против Урбанса.  Брошюра эта
должна вскоре появиться на немецком, французском и русском языках.
     Но  недостаточно давать хорошие  марксистские формулы. Надо их  активно
применять,  надо  за  них   бороться  --  притом  не  в  национальном,  а  в
интернациональном масштабе.  Как вы реагировали хотя бы на поведение Урбанса
в  вопросе о  советско-китайском конфликте? Вынесла ли ваша  группа решение,
осуждающее линию Лузона201-Паза, как коршистскую, и  Урбанса, как
двусмысленную?  Пытались  ли  вы  каким-нибудь  другим образом  протестовать
против  коршистской  вакханалии  по  поводу  советско-китайского  конфликта?
Написали ли  вы статью в "Фольксвилле" по этому  вопросу? Обратились ли вы к
французским товарищам? Написали  ли вы мне  по этому поводу? Нет, нет, нет и
нет. Мне вы  пишете,  чтобы  говорить о  личных обидах. Политические вопросы
проходят  мимо  вас.  А когда я на них обращаю ваше внимание,  вы опять-таки
делаете из этого вопрос личной обиды.
     Неужели же вы думаете, что, так как у вас в архиве есть хорошие цитаты,
то это избавляет вас от необходимости и обязанности  вести актуальную борьбу
-- притом в интернациональном  масштабе? Да ведь это  же значит игнорировать
само существо политического действия. Или, может быть, вы скажете, что у вас
нет для этого времени и средств? Для этого нужно очень  мало того и другого.
Вы пишете гигантские письма  по пустякам. Почему же вы не написали короткого
политического письма в "Фольксвилле"? И почему на  напоминания об этом вы...
обиделись? Извините: это манеры примадонны, а не революционного политика.
     3.   Вы  продолжаете   с   упрямством,   которое   я   должен   назвать
недобросовестным, утверждать,  будто я  отношусь к вашей группе нелояльно  и
будто я поддерживаю две другие австрийские группы против вас. Я вам повторяю
еще   раз:  это  вздор.  Вы   питаетесь  либо  сплетнями,  либо   продуктами
расстроенного воображения.  Помимо  работы  над  своей автобиографией,  я за
последние  месяцы занимался главным образом французскими делами. К немецкому
вопросу я подошел в самое последнее время. Америкой, Чехословакией и другими
странами  я мог интересоваться лишь, к сожалению, эпизодически. Австрийскими
делами  я  почти  совершенно  не  занимался. Ни  вы, ни кто-нибудь другой не
сможет указать ни  одного слова, ни одного  действия, ни одного шага  с моей
стороны, которые  могли  бы  быть  истолкованы  как  поддержка  двух  других
австрийских  групп  против  вас, или как моя  особая  солидарность с  ними в
противовес вам и вашей группе. Вы позволяете себе в  развязном тоне говорить
о  моих двух филиалах в Вене. На  каком  основании?  Назовите факты.  Точные
факты. Но не перечисления заслуг вашей группы, не обвинения против т. Франка
и других  товарищей --  все это я уже  слышал. Нет, укажите  факты,  которые
позволяют вам инсинуировать, будто для предпочтения двух других групп у меня
есть какие-то  тайные  причины, которых  я не решаюсь  высказывать вслух.  Я
совершенно не могу  понять,  что вы  хотите  сказать  этой  инсинуацией?  Не
играйте   в   прятки,   не   занимайтесь   дипломатией  на   тему   о   моей
"несправедливости", а скажите ясно  и добросовестно,  чего  вы,  собственно,
хотите?
     4. Летом у меня случайно съехалось несколько товарищей из разных стран.
Они  приезжали все -- кроме Росмера --  по собственной инициативе.  Но когда
оппозиционеры из пяти  стран оказались на несколько  дней вместе и  когда мы
повели  первые беседы о международных изданиях  левой оппозиции  и  проч., я
сейчас  же сделал  попытку  вызвать  вас  в Константинополь. Я  вам  написал
первому. И я, и  Росмер с  большим нетерпением  ждали  вашего приезда, чтобы
вместе   с  вами  наметить  первые   шаги.  Не  получив   ответа,  мы  стали
беспокоиться. Я просил т. Франка написать вам  вторично. Но оказывается, что
вы в это время пребывали в состоянии перманентной обиды и считали, что самое
мудрое -- это не сообщать мне ни о вашей обиде, ни об ее причинах. Очевидно,
вы считали, что моя обязанность состоит в том, чтобы догадаться, почему тов.
Фрей обижен. Уверяю вас, я не  знаю: смеяться или негодовать? Вы не отвечали
шесть недель  (пишу по  памяти, не  справляясь с архивом).  За это время все
разъехались.  После  этого  -- совершенно  уж неслыханное  дело -- вы решили
обидеться заново по поводу того, что  вас не поставили в известность и что с
вами  не посоветовались. Вы обиделись затем в третий раз по поводу того, что
вам пришлось  --  о,  ужас!  -- узнать  от Салюса202  о кое-каких
намеченных шагах. Но так как вы не  только не приехали, но даже не  изволили
отвечать на  повторные письма, то как же иначе можно было вас известить, как
не  через проезжего  товарища?  Научите  нас, пожалуйста, как  вообще  можно
сноситься с вами и в каких формах вести переговоры?
     После этого к вам  заезжал Росмер. Это человек абсолютной лояльности. У
него не могло быть и тени предвзятости в  пользу  той или другой австрийской
группы. Он явился к вам с самыми лучшими  товарищескими намерениями. Чем  вы
ему ответили? Подробным изложением всех обид. Причем, как  ни старался  тов.
Росмер, он не мог ни понять, ни объяснить мне, в чем,  собственно, эти обиды
состоят.
     5.  Вы  заранее  объявили,  что  вы  не  входите   в  интернациональное
объединение,  а  остаетесь  "симпатизирующим". Почему? На  каком  основании?
Какое  вы  имеете  право  уклоняться  от совместной  с  другими  работы  над
созданием интернациональной фракции?  Что руководит вашим поведением? Личная
обида или национальное сектантство?
     Росмер  взял  на  себя  инициативу  в  деле создания  подготовительного
инициативного бюро,  которое, разумеется,  не присвоит себе никаких  прав, а
примет   меры  к  установлению  связи,  к  выработке  основных  элементов  в
международную  платформу  -- и к подготовке конференции.  Все это,  конечно,
должно  делаться в  тесной  связи  с  национальными  группами  и по  прямому
соглашению с ними. Почему бы  вам или другому представителю вашей группы  не
войти  в  это  бюро?  Не  предложить  проект  тезисов,  не  выработать  план
международного совещания и пр.  и пр.? Но  нет, вы выбираете другой путь. Вы
скрещиваете  руки на  груди и заявляете: я только  симпатизирующий, и, кроме
того, я обижен. Обиду я вижу, а симпатии не вижу.

     * * *
     Вы понимаете, товарищ Фрей, что  продолжать переписку в  таком роде нет
никакого смысла.  Я жду от  вас  письма совсем другого рода.  Такое  письмо,
по-моему, может состоять из нескольких десятков строк. Вы должны  совершенно
точно,  конкретно  и строго практически указать, чего именно вы требуете, т.
е.  какие неправильные  действия должны быть устранены  и что  именно должно
быть  сделано  по  отношению к  вашей группе и  кем  именно. Все должно быть
строго деловым образом  названо  по имени.  На такого рода деловое  письмо я
обязуюсь вам столь же  деловым  образом ответить. Если же я получу от вас  в
ответ на это письмо новую иеремиаду203, то я положу его в архив и
всю свою переписку с вами перевяжу веревочкой накрест.
     Откровенность  и  резкость  этого письма вызваны  стремлением не только
спасти  наши  отношения, но  и перевести их  на  здоровые  рельсы.  Одно без
другого невозможно. Решение остается за вами.
     [Л.Д.Троцкий]



     11 сентября 1929 г., Принкипо
     Дорогой товарищ Мюллер,
     Нам сообщили из Парижа,  что вы взяли  110 экземпляров  "Бюллетеня". Мы
были  этим  очень  обрадованы.  Дело  с  распространением  обстоит  довольно
плачевно.  Как идут дела у вас по  этой части? Каким способом вы действуете?
Даете  ли в киоски? Это необходимо, особо в те из  них, которые находятся на
людных улицах близко  к полпредству  и торгпредству204. Продавать
следовало бы  и  на  вокзале, с которого  едут в Россию,  может быть,  прямо
продавать у поезда. В киосках "Бюллетень" должен быть на видном месте,  а не
похоронен сзади.
     Мы полагаем, что успех будет зависеть главным образом от нашей энергии.
Киоскам  и  прочим  вы могли бы давать скидку. Мы со  своей  стороны целиком
пойдем  вам  навстречу  -- в  смысле  серьезной  скидки  для  Вас с  каждого
экземпляра. Напишите  на этот  счет свои предложения, можете  нам, можете  в
Париж.  Обязательно напишите, сколько, где и кому продано экземпляров. Даете
ли  "Бюллетень" в  русские  магазины? Какие, по  вашему мнению, перспективы,
какие вы имеете предложения? Пишите! Привет!
     Лучше пишите по-русски, но можете и по-немецки.
     [Л.Д.Троцкий]



     М. Истмен
     14 сентября 1929 г.
     Дорогой друг!
     1. Вашу телеграмму насчет перевода и уплаты  "Консолидейтед Пресс"  я в
свое время получил. Никакого договора я до сих пор не подписывал и никто мне
его не  предлагал подписать.  Но  я и не предпринимал никаких шагов к  тому,
чтобы  освободиться от налога в пользу  "Консолидейтед Пресс", так как  я не
знаю, что собственно я должен  для этого сделать. На всякий  случай, еще раз
повторяю вам суть дела.
     а) Первоначально  "Консолидейтед  Пресс"  предложила Скрибнеру собрание
моих газетных автобиографических статей. О книге тогда еще не было и речи.
     б) В условиях "Консолидейтед Пресс", которые мне протелеграфировал Паз,
не  было ни слова  о  10%-тном отчислении  в пользу  агентства.  Когда  я по
телеграфу  принял  эти  условия  (речь  все  время  шла о  собрании газетных
статей), я понятия не имел об отчислении.
     в)  Теперь  Скрибнер печатает  не  газетные  статьи,  а книгу,  которой
"Консолидейтед  Пресс"   не   имеет   решительно   никакого  отношения.  Для
характеристики  положения  достаточно  прибавить,  что  до последних  недель
парижский представитель  "Консолидейтед Пресс" все  еще думал,  что Скрибнер
печатает мои газетные статьи,  и  был очень удивлен, когда я ему сказал, что
дело идет  о  книге, которая в  три или четыре раза  превосходит по размерам
газетные статьи.
     Вывод: я предлагаю  Скрибнеру (через ваше посредство) заключить со мной
формальный договор непосредственно. Пусть пришлет мне текст этого  договора,
я его здесь  подпишу  и  возвращу  ему.  Это  есть единственная  возможность
урегулировать дело.
     Так как вам придется, все же, еще говорить со Скрибнером,  то я  считаю
полезным  известить  вас,  что сегодня  я  послал  ему  "Предисловие". Таким
образом,  он  имеет  теперь  всю  рукопись  целиком, со  всеми  необходимыми
дополнениями и поправками. В  точно таком же виде книга выйдет на немецком и
французском языках.
     Я не  знаю, каковы права и  обычаи американских издательств,  но думаю,
что  после  того, как  Скрибнер получил  всю рукопись,  он  должен  уплатить
гарантированную сумму (или может быть часть ее?).
     Теперь   еще  о   заглавии.  Мне  очень   не  нравится   заглавие  "Моя
жизнь"205.   Немецкому   издателю  я  предложил   следующие  пять
заглавий:
     а) "Полвека (1879-1929)". -- Подзаголовок: "Опыт автобиографии".
     б) "Приливы и отливы". -- Автобиография революционера.
     в) "На службе революции". -- Опыт автобиографии.
     г) "Жизнь в борьбе". -- Автобиография революционера.
     д) "Жить значит бороться". -- Автобиография революционера.
     2. Теперь позвольте перейти к  более интересным и важным вопросам. Я, к
сожалению,  не  понял из  вашего письма, какую  позицию вы лично занимаете в
вопросе  о   русско-китайском   конфликте.  Этот  вопрос  имеет   гигантское
принципиальное  значение.  Этот  вопрос  полагает  начало  настоящим,  а  не
случайным и не фиктивным  группировкам внутри оппозиции. Я вам пошлю на днях
целую  брошюру, которую я  посвятил этому вопросу206. Если вы  не
согласны с моей статьей, то я бы вас очень просил подождать  высказываться в
печати до получения моей брошюры.
     3. В  связи с этим два слова о Пазе. Вы ошибаетесь, если думаете, что я
начал неожиданно  резкую полемику. Это  совсем не  так.  С февраля месяца  я
находился  с Пазом  в непрерывной  переписке. Я  старался внушить ему  самые
элементарные революционные понятия. Он приезжал  затем  в Константинополь  и
произвел на меня  и мою семью  впечатление  совершенно чужого  человека.  Мы
часто упоминаем слово "мелкий буржуа" и поэтому нередко лишаем это слово его
полновесного  значения.  Паз  есть  законченный  тип  образованного  мелкого
буржуа,  очень  консервативного и абсолютно  лишенного  тех  психологических
черт,  которые  составляют  главную  пружину  революционера.  Я  пытался  не
доверять непосредственным впечатлениям и  писал  Пазу десятки писем в  самом
дружеском  тоне, стараясь  заставить  его  понять,  что  претензия  на  роль
руководителя оппозиции во Франции налагает на  него известные обязательства.
Он  отмахивался от этого с досадой и требовал от меня только одного, чтобы я
осудил  всех  остальных,  кроме него; при этом  условии он  соглашался  меня
признавать "Вождем" (с большой буквы).  Я потратил ряд месяцев  на то, чтобы
открыть  в нем  революционную  искру,  --  и не  открыл  ничего,  кроме кучи
мелкобуржуазной золы.
     В  течение  нескольких  месяцев  я  убеждал  его приступить  к  изданию
еженедельника. Он всячески  уклонялся. Почему? Потому, что он не способен ни
на какое мужественное решение,  и особенно ни  на какие  личные  жертвы. Это
тип, противоположный революционеру. У  меня в Константинополе было несколько
французских рабочих. Они все не могут говорить о Пазе  иначе, как с глубокой
враждой.  Знаете, какой их  главный  довод? Он  очень  прост: "Если  Паз, --
говорят они, --  серьезно верит в пролетарскую  революцию и в  ее  возможную
близость, то почему же  99/100 своего времени он посвящает не подготовке ее,
а обеспечению своего положения в буржуазном обществе?" Рабочие к этому чутки
в высшей степени, и  они совершенно  правы.  Из их слов я  понял, какой вред
приносят оппозиции  элементы,  подобные Пазу. Принадлежность  к оппозиции  и
обязывает гораздо меньше, чем принадлежность к официальной партии. Они имеют
двойную выгоду:  слывут  крайними  радикалами и в  то же  время  не  ударяют
пальцем о палец для торжества тех взглядов, которые они "признают".
     Когда  же  упомянутые  выше  французские  рабочие вместе с  несколькими
молодыми   интеллигентами  решились   поставить   еженедельник  и  выдвинули
кандидатуру Росмера в редакторы,  Паз стал на дыбы. Он написал мне письмо, в
котором  требовал,  чтобы  "осью издания  был  не Росмер, а  он, Паз". Таким
образом, он сам отказывался  ударить  пальцем о палец  для издания, а  когда
другие  взяли  на  себя  риск  издания, он  потребовал, чтобы его  назначили
"вождем". Я ответил ему, что  я  не  заведую распределением  ролей, что надо
просто  соединить обе  группы  и приступить  к работе. После этого  Паз  уже
развернул большую  энергию  -- в борьбе  против  еженедельника  "Ля Верите".
Опять-таки, частным письмом я предупреждал его, что, вставши на путь раскола
по  личным  мотивам,  он  неизбежно  вынужден  будет  искать  принципиальные
разногласия или создавать их. Такова предварительная история этого дела.
     3.  С этим  тесно  связан  вопрос об августовской  демонстрации. Задача
состояла  в  том,  чтобы  от  имени  всей  левой  оппозиции  ясно  и  громко
предупредить революционных рабочих  об авантюристическом характере воззвания
Западноевропейского    бюро    Коминтерна207   и   о   столь   же
авантюристическом характере подготовки выступления 1 августа. Наше воззвание
по  этому  поводу  имело  интернациональный  характер   и  потому  не  могло
заниматься вопросом о  том, как оппозиция в  каждой  отдельной стране должна
отнестись к тем  формам демонстрации, которые в данной стране состоятся,  а,
может  быть,  и не  состоятся. По этому вопросу  оппозиция  в каждой  стране
должна была вынести решении сообразно с обстоятельствами. Но  принципиальное
предупреждение  нужно было сделать  от имени  всей  оппозиции  сообща.  Паз,
однако, отказался подписать его. Почему? Потому что он уже стал в  оппозицию
из-за еженедельника. Его мотивировка  отказа  вносила совершенно сознательно
смуту и путаницу в наши ряды, -- и когда?
     -- в  самый критический  момент,  за две  недели  до 1 августа. Вот чем
объясняется острый характер опровержения, который мы редактировали в составе
нескольких товарищей с участием Росмера.
     Дней десять тому назад я получил письмо от тов.  Кеннона208,
затем от тов. Шахтмана209. Ни тому, ни другому я  не ответил, так
как мой секретариат сейчас совершенно ликвидировался: иностранные сотрудники
уехали, а русская  сотрудница в отпуску. Этим объясняется и запоздание мое с
ответом вам.
     Кеннон ставит  очень важные  вопросы, которые  требуют  с  моей стороны
серьезной   подготовительной   работы.   Я  очень   прилежно  читаю   сейчас
американскую периодическую печать, а также и книги, касающиеся  Америки.  На
поставленные  вопросы,  в частности о  неграх,  мне не  хотелось бы отвечать
слишком  бегло.  Через некоторое время,  когда я  пополню  большие  пробелы,
образовавшиеся  у  меня  за   последние  годы,  я   постараюсь  ответить  на
американские вопросы в более связном и законченном виде. Но, помимо прочего,
мне  нужно было бы  для этого иметь  десятка  два номеров газеты официальной
компартии210    и    последние    номера     ее    теоретического
органа211.
     Сейчас я хочу высказать свое впечатление  по вопросу о профессиональных
союзах. Не  слишком  ли  осторожную позицию занимает  в  этом  вопросе  наша
группа?  Сделан  ли кем-либо  длительный учет  опыта  работы  левого крыла в
тред-юнионах?   Лозовский,  конечно,  пустомеля  и  готов  подмахнуть  любую
авантюристическую резолюцию, особенно если она выполняться будет за океаном,
--  но  это  не должно  заслонять от  нас  тот  факт, что  та линия, которую
коммунисты  проводили по  отношению  к  профсоюзам  до прошлого  года,  была
преступно-робкой, консервативной и в конце концов  только помогала Ситриным,
Перселям   и  Гринам212.   Повторяю,  я   высказываю   лишь  свое
впечатление   на   основании   последнего   номера  "Милитант",   который  я
внимательнейшим образом прочитал от доски до доски.
     4.  Только что  получил письмо от тов. Шахтмана от 30 августа по поводу
издания моих книг. Я ему отвечу более подробно, как только восстановится мой
"секретариат". Кроме  Скрибнера,  у меня  есть еще договор с Бони. Я уступил
ему  две книги и  предоставил  преимущество (опшен)  на две  или  три другие
книги.  Кажется, книга "Ленин  и эпигоны" предоставлена  Бони (я справлюсь с
договором). Все остальное, как и новые работы, подготовляемые мною теперь, я
вполне  готов предоставить  в распоряжение Коммунистической лиги (оппозиции)
полностью и целиком.
     Крепко жму руку и благодарю за хлопоты.
     Ваш Троцкий



     18 сентября 1929 г.
     Уважаемый товарищ Мясников!
     Вопрос  о задержке вашей рукописи мне не ясен  до  сих пор  (если такая
задержка  была),  а,  следовательно,  не  ясно и,  кто в  ней повинен  (если
виновные имеются  вообще). Пересылая  рукопись в Берлин, я отнюдь  не  писал
кому-либо, что она не спешная. Это я  вам объяснял, что посылаю в Берлин для
переписки  менее  спешные  вещи за полным отсутствием в Константинополе бюро
русской переписки.
     Одной из причин задержки могло являться то обстоятельство, что Румынову
в  Берлине некоторые лица не доверяют, в  частности, Пфемферт. Я Румынова не
знаю. Получил от него телеграмму и письмо. Телеграмма показалась мне наглой,
письмо глупым. Я не ответил ни на телеграмму, ни на письмо.
     Ваша  постановка  вопроса,  будто  я  должен  дать  предисловие,  чтобы
обеспечить  появление  вашей  брошюры,  иначе,  де,  я окажусь  сталинцем --
совершенно  несерьезна.   Сталинизм   состоит   не   в   том,   что   Сталин
противодействует  распространению  вредных  идей,   а  в  том,   что  Сталин
неправильно  различает  идеи  вредные и  полезные.  Вопрос  надо  ставить по
существу, а не  с  точки зрения  какой-то всеобъемлющей идейной филантропии.
Уже из этого одного вашего подхода видно, до какой степени несовместимы наши
позиции.  Считаю поэтому, что  самым здоровым  будет, если мы отделим личные
товарищеские отношения, определяемые  нашим эмигрантством новой формации, от
политической деятельности. Я думаю, что мы можем обмениваться  товарищескими
услугами, не  требуя и не ожидая друг от друга того, чего не можем дать друг
другу: политической солидарности. А раз  ее  нет, как я вижу из содержания и
из тона ваших писем, то нелепо было бы гоняться за ее призраком.
     Особенно же смешно будет, товарищ Мясников, если мы начнем друг друга в
письмах укорять, обучать, урезонивать и прочее. Это же значит только тратить
время свое и чужое, да трепать нервы. На этом кончаю. Буду рад, если удастся
в том или ином практическом вопросе быть вам полезным.
     Новая  французская   оппозиционная   газета   "La   Verit