Оцените этот текст:


---------------------------------------------------------------
     © Copyright Владимир Косарецкий
     Date: 02 Aug 2003
     
---------------------------------------------------------------

                             Сентябрь. Чечня н.п. Ханкала.

     Не помню тот день точно,  не помню, как он начался. Помню только, что в
тот день было очень жарко, очень.
     Солнце поднималось над горами, освещая кровавыми лучами взлетную полосу
со  стоящими  на  ней  вертолетами.  На  войне  в  принципе  все  становятся
суеверными, вот  и сейчас летчики,  выходя из модулей комендатуры, с опаской
смотрели на кровавый лик солнца.
     Они все были молоды. Среди летного состава  было  заведено правило,  не
носить знаки отличия. Вот и сейчас, смотря на эти молодые, мужественные лица
разной возрастной категории, невозможно было определить кто какого звания.
     Мимо нас прошел  экипаж 586 борта. Оба  высокие, широкоплечие, с худыми
лицами и веселыми  улыбками  -  это командир борта и  правый летчик.  А  вот
вместе  с  ними идет с  красными от  вчерашнего  перепоя глазами и  обвисшим
лицом, с  начинающим  появляться брюшком  мужик,  в  летном  комбезе  -  это
бортовой техник. Летчики в разгрузках и с  АКСу на плече, а бортач вообще не
вооружен,  а  зачем? Каждый  из них  верит,  что ничего  страшного с  ним  и
вертолетом  не случится. Так думают  они  все, нет, не  думают, а надеются и
этой надеждой  загоняют  страх  вовнутрь.  Загоняют страх перед самым  своим
любимым делом - летать.
     Идет уже  неизвестно какой  год  войны. Правда, войну жополизы из штаба
называют  контр  террористической операцией,  а  нас федеральными  войсками.
Красивые, но пустые  слова.  Вот на ПХД стоит грязненький, что видно  только
глаза  и зубы,  жалкий,  голодный  со  вчерашним  подбитым  дембелями глазом
"мобутеец", который с опаской смотрит в нашу сторону. Вот он - представитель
федеральных    войск    объединенной     группировки    по    восстановлению
конституционного строя Российской Федерации в Чеченской  республики.  А? Как
звучит?  Звучит гордо. Только вот солдатику  на  это наплевать, лично  он не
понимает,  что он  тут делает, и  ради чего  ему все эти муки и пытки. Ответ
знает каждый, только что толку.
     Вот  и летчики,  идущие  бодро по вытоптанной сотнями военных тропинке,
думают так же. Они думают о семьях, женах, детях, а еще о том, как им выбить
из  родного  государства  кровно заработанные деньги. Те гроши, ради которых
они прибыли сюда, на войну.
     Мы тоже думаем о родителях, друзьях и подругах что  остались на большой
земле. Мы это группа огневой поддержки поисково-спасательной службы.
     -  Итак, ребятки  готовность номер  два, -  говорит  забежавший  к  нам
начальник.
     Мы и так  это  знаем, каждое  утро,  когда  вертолетный  полк  начинает
полеты, мы сидим по второй  готовности. Нас пятеро, мы крепкие, мы взрослые,
мы  опытные, мы  ДЕСАНТНИКИ, 56-го десантно-штурмового полка, поэтому нам по
колено горы и моря.
     - Эй! парни, - это наш "старшой" к нам обращается, - экипируемся!
     "Да мы и без тебя знаем", -  думают многие. Итак, разгрузка, она у меня
одна такая, я ее сам сшил. Вообще мы все тут пулеметчики, у  нас три РПК-47,
калибра 7,62 и  два ПКМа того  же калибра.  Вот у меня как  раз тяжеленький,
большой, а  от  того и кажущийся  таким надежным ПКМ. Так вот  в разгрузке у
меня три ленты по 250 патронов, да в стволе короб на 250. Парни  часто шутят
надо  мной, мол, хожу как новогодняя  елка, увешанная игрушками. Это  потому
что у меня еще с собой дымы разных цветов, плюс "осветилки".
     Мне нравится смотреть на суету нашей группы. Мне нравится, как пацаны
достают  стволы, на всякий случай заранее расписываются в получении. У нас в
принципе каждый  решает, сколько  БК  с  собой  брать. Но мы  расслабленные,
поэтому берем минимум. Только я тащу на себе эту ношу. Почему? Да потому что
наконечники патронов, что висят  у  меня на груди, мне уже давно продырявили
разгрузку, и если  их повытаскивать, то она  порвется. А мне  лень зашивать,
вот  и  таскаю  с  собой  больше  всех,  чтобы  дырки  заполнить  блестящими
наконечниками, торчащими из дырок.
     Короче  мы   уже  экипировались,  вышли  на  улицу,  и  кто  чем  начал
заниматься. Наш  "старшой" Ванек  из-за своей оригинальной фамилии Субботин,
был  прозван  "выходным".  Он  как обычно воткнул наушники  плеера в  уши  и
отключается от внешнего мира. "Беркут" - Сашка, прозван так из-за позывного,
который ему дали,  когда  он  в  РДРе служил. Есть у нас  еще  один  Сашка -
"Ротный". Это  потому что  он  постоянно песенку  напевал: "Ротный объявляет
прыжки".  Они вдвоем  решили  "пофазить" (по  нашему спать, или находиться в
состоянии противофазы), это  можно, это  негласно разрешено. Только "фазить"
нужно  в  экипировке  и  обутыми.   В    состоянии  готовности  к  любым
неожиданностям.
     А мы  со  втором  ПКМщиков  "Бородой"  (Фамилия  у  него Бородушников),
говорим о доме.
     -  Я однажды  с такой самочкой познакомился, -  говорит  Борода, - тебе
такие, даже не снятся. - со значением говорит он.
     Я смеюсь, киваю, но не верю  ему. Каждый из  нас что-нибудь привирает в
рассказах о женщинах. Это нормально.
     Короче было  обыкновенное  утро, каких полно на этой проклятой, политой
кровью земле. Обыкновенное, спокойное. Вот и мы сейчас в экипировке посидим,
да и спать пойдем, воткнемся носами в "противофазу", когда хоть на мгновение
все по барабану. А когда закончатся полеты, так вообще "делай,  что хочешь".
Так всем кажется, но,  что можно делать, то  просто  продолжать  "фазить"  в
палатке, но раздетым.
     -  Мужики подъем! - до меня это доносится издалека, если бы не тычок  в
бок, я бы и не понял кому говорят, видно задремал под  солнышком потому меня
так толкают.
     -  Что   такое?  -  спрашивает  Выходной,   прибежавшего,   запыхавшего
начальника.
     -  Дуйте на 566,  давайте  побыстрее - это  номер борта  на котором вас
ждут.
     Ну,  бежать  мы,  конечно,  не  будем, знаем мы, как все это  делается:
сначала бегом на борт, потом вылета  ждешь полчаса, потом  столько же  ждать
начальника и остальных спасателей. Потом, как обычно, вылет отменяется, и мы
спокойно  идем  обратно. Бывали, конечно  же,  и  срочные вылеты, и не один.
Однако запомнилось только два, первый это когда  в Аргуне, на  таком срочном
вылете Ми-24 "чехи" сбили, а вторая вертушка "восьмерка" в Терек упала.
     Пулемет на плечо и вперед.
     - Помню, один  раз так  напился дома, - начинает свои, уже  по сто  раз
рассказанные, байки Борода. Это правильно, нельзя думать о плохом, а то беду
накличешь.  В этой  разгрузке я как в печке, хоть  она  и надета  только  на
камуфлированную  футболку, а на  башке  только НАТОвская  кепка, я все равно
весь мокрый.
     - На этот  раз  что-то  действительно  случилось,  - говорит  "старшой"
обернувшись назад.
     Я  тоже  обернулся.  Вся спасательная  команда, всего четыре офицера, в
полной экипировке, разве что как и мы без бронежилетов, бежала по взлетке.
     - К борту, бегом марш, - скомандовал Выходной.

     Вот мы  и в воздухе. Я  люблю летать.  Особенно на  сверхмалых высотах.
Когда  вертолет  идет на  снижение,  аж в  где-то  яйцах возникает  знакомый
каждому холодок, и кажется, что они в глотку уходят. Это действительно кайф.
Его мало кто понимает, или понимают все, но не признаются и не обсуждают.
     Пулемет зажат между колен. Куда летим не знаю, смотрю как наш начальник
со  старшим о чем-то  переговариваются. Они-то друг  друга слышат,  у них на
башках  шлемофоны,  а  вот  нам туго. Ничего не слышно. Слишком  уж вертолет
шумит.
     - Короче так!  - кричит мне в ухо старшой, - в  Ингушетии наша вертушка
упала:
     - Сама?! - переспрашиваю я.
     - Пока неизвестно!
     Вот  так  всегда,  куда  летишь,  зачем?  Непонятно.  Ингушетия  она-то
большая. А  почему старшой только  мне сказал? Оказал начальское доверие?  Я
старше всех по призыву,  да и выпрыгивать мне с Бородой первыми.  Мы первыми
обеспечиваем прикрытие спасателей из вертушки на местности.
     Летим низко. Я смотрю в иллюминатор, красиво. Начинающий золотится лес,
речка, высоковольтки, через  них  перескакиваем набрав  высоту,  потом опять
лес,  холм, лес,  и опять  высоковольтки. Смотрю  чуть выше -  наша  "крыша"
показалась. Это два боевых вертолета Ми-24,  или как их называют "мобутовцы"
"Крокодилы". За это можно схлопотать по морде от пилота.
     Ко мне опять подходит "старшой",  предать, что начальнику по рации дали
новые сведения.
     - Вертушку сбили! Из ПЗРК.
     У  меня  аж  вспотели ладони. Нет, я не  испугался, в  принципе  мы все
морально настроены на то, что и для нас, в конечном счете, всегда есть место
на кладбище  на просторах нашей  необъятной Родины. Однако все равно об этом
думать неприятно.
     - Летим в Галашки! - продолжает "старшой", - нужно забрать летунов.
     - Да им крышка! - кричу я, - Сто пудов крышка!
     В этот момент к нам подскочил начальник спасателей.
     - Еще одну вертушку сбили! - кричит он.
     - Где?! - не понял Выходной.
     - Там же!
     -  Да что там происходит?!  - встрял  в разговор  Борода, который сидел
рядом со мной и внимательно слушал.
     - Парни,  - кричит начальник, - мы  уже  почти  прилетели.  Только  что
поступил приказ возвращаться, мол, зона опасная. Вы как?
     Нельзя сказать, что мы прямо такие герои. И что, как в  фильмах,  когда
говорили: "задание добровольное, кто согласен шаг  вперед!" -  и вся шеренга
разом  делала  этот  смертельно  опасный  шаг,  или  говорили,  "Есть  такая
профессия  Родину  защищать!",  или такие душераздирающие призывы, как:  "За
родину!",  и  еще, какого  ни будь  другого, патриотического бреда у  нас  в
головах не было. Однако мы решили не возвращаться.

     А вот и Галашки. Одна из вертушек упала прямо  на окраине горного аула.
Пожара вроде нет. Бедный "Крокодил" заломило на бок.
     По  улицам  прыгают трассирующие пули.  Дым. Слышны выстрелы очередями.
Какой-то парень  в общевойсковом камуфляже  машет нам обеими руками. Рядом с
ним  пробегают  трое  с  автоматами, и стреляют  куда-то в огороды соседнего
дома.
     Посреди  дороги  лежит,  как  бревно, еще один  в  зеленом камуфляже  и
оружием в руках, только он, похоже, убит.
     -  Да  там  че?  Бой!?  Мать его  так!!!  -  кричит  Беркут,  поудобнее
перехватив РПК.
     - Мы  сядем  за  селом!  -  кричит "старшой", -  в  лес.  Тогда  сможем
незаметно прокрасться до вертушки.
     Спасатели приготовили  двое носилок.  Лица серьезные,  видно,  что тоже
боятся.  А  страх он всегда сидит  рядом  с нами. Он обнимает нас за  плечи.
Подбадривающе, по свойски,  похлопывает  по спине. И шепчет в ухо: "Скоро ты
так же ляжешь рядом с тем парнем на дороге".

     - Готов?! - кричит в ухо старшой, его рука у меня на плече, а я сам уже
высунулся в дверь, и как только шасси коснется земли, я выпрыгну.
     Я киваю и складываю пальцы в кольцо, "мол, все окей"!
     Шасси  коснулись  земли.  Прыжок.  Пулемет  в  потной  руке,   снят   с
предохранителя. Кругом стеной лес. Упал на траву. Занял позицию. Готов.
     Вся группа занимает круговую оборону, не перекрывая друг  другу сектора
обстрела. Потом должны выпрыгивать спасатели. Но:
     "Это кто такие"?-  Я  не успел подумать, но мгновенно  взял  на  прицел
выбегающих из леса парней. Они были в синей форме и с короткими автоматами в
руках. Рука сама передернула затвор.
     "Пока  никто не  стреляет. Блядь!  Это КТО? мать  их!" думаю  я, лежа в
невысокой  траве,  наблюдая как  люди  в милицейской форме, друг  за  другом
выпрыгивают  из леса.  Мой  палец  нервно стучит  по  спусковому крючку. Еще
секунда и я уложу всю эту компанию одной очередью.
     - Не стреляйте! - кричат милиционеры, подбегая к нам все ближе.
     - Не стрелять! - дублирует команду "старшой".
     "Хорошо", -  думаю я, не  убирая пальца с курка: "Только  попробуйте не
так пикнуть, я в вас весь короб всажу".
     И   в  этот  момент  что-то  случилось:  все  завертелось,  засверкало,
закрутилось, воздух наполнился  невидимыми  стрелами, которые  с  чириканьем
птиц носились по  площадке.  Милиционеры,  вскидывая  вверх руки  падали,  с
застывшими, как  у рыб, ртами. Кто-то  упал, держась  за  бедро,  однако  не
кричал, а очумело крутил башкой. Вижу перекошенные ужасом глаза ротного.
     Мой  пулемет  сам,  как живой  начал  дергаться  в  ругах, унося в  лес
бронебойно-зажигательные пули. Рядом  заработал РПК Выходного, его трассеры,
врезаясь в деревья, начинали прыгать между  стволами,  или "шить"  насквозь.
Милиция,  кто  сидя,  кто  лежа, тоже беспорядочно открыла  огонь. Они  били
наугад. Главное что не в нашу стороны. Значит наши.
     Я  обернулся. Наш родной борт, с бравой  надписью  на боку  "Братишка",
резко  уходил вверх. Даже глянув мельком было видно,  что все пули,  летящие
мимо нас, попали в него.
     - Выходной! - кричит Беркут начальнику - Надо уходить с площадки!
     Дельная мысль. Я показываю Бороде, параллельно земле руку, а "старшому"
большой палец, и указательный в сторону леса:  "Мол,  уходите, мы  с Бородой
прикроем!".
     Вы стреляли когда-нибудь на ходу, согнувшись в три погибели из пулемета
ПКМ? Если да, то вы можете понять как  это  тяжело. Девять  килограмм железа
поднятого на  вытянутых руках, прыгающий, как припадочный, плюющийся огнем с
немыслимой скоростью. Однако, я  даже этого не чувствовал. Напротив, когда я
начал бег, я думал, что я уже никогда не остановлюсь.
     С площадки мы с Бородой уходили последними. Милиционеры и наши заняли в
лесу  круговую  оборону. Откуда  били чеченцы  было  непонятно. Однако  наши
стволы не замолкали, ведя беспорядочную пальбу.
     - Выходной!, - кричу я, садясь на колено так, чтобы с двух  сторон меня
прикрывали стволы  деревьев,  да  и чтобы  Бороде было удобно вытащить из-за
спины короб на  250 -  он  же гордый олень, не то  что  я,  новогодняя елка,
дополнительный  БК не взял. Я  сам, срывая  с груди одну  из лент,  все-таки
порвал карман. Да и хрен с ним! Может он уже и не понадобится.
     Местные  милиционеры, ругаясь,  кто на  родном,  кто на русском  языке,
продолжали поливать  солнечный лес  свинцовым  дождем. Было слышно,  как над
нами кружат вертушки и куда-то выпускают ракеты. "Старшой" перебежал ко мне.
     - Если мы здесь останемся, - кричит ему Борода, - то нам хана! Мы когда
сюда летели, то я видел  рядом еще  одну площадку. Предлагаю, под прикрытием
дымов туда прорваться. Может там эвакуируемся?
     Я  киваю в знак согласия. В принципе я понимал, что по нам бьет не рота
боевиков,  как  я раньше думал, а  три,  максимум четыре  стрелка.  Так  что
прорваться без потерь в принципе можно.

     "И почему армия наградила меня  этим тяжеленным пулеметом,  а не легким
автоматом? И зачем я вообще в нее пошел!"  - думаю я  на  бегу, перебегая от
дерева к дереву.  Руки  бросают в разные стороны дымы, мне  кажется, что  на
время у меня, как  у индийской богини  вдруг стало  четыре.  Колени и  спина
согнуты,  из  приклада  вытащил  металлическую скобу  для  плеча.  Армейские
ботинки "спецовки"  (подарок 294 бригады специального  назначения), мнут уже
опавшую листву. Сзади меня короткими перебежками бегут местные менты.  Как и
договорились, я и Борода впереди, Беркут, Ротный и Выходной замыкают группу.
Мы единственные, у кого серьезное оружие. Вот мне что-то  показалось слева -
что-то  мелькнуло.  Палец  вдавил   курок.  Адреналин  бьет  в  мозг.  Рядом
просвистело,  прогрохотало. Уже все открыли огонь.  Кругом крики,  стрельба,
кто-то  ругается трехэтажным матом. Ах! Это я ругаюсь трехэтажным матом. Как
же страшно. Кругом  летает смерть. Вот  она  просвистела  рядом  с  носом  и
ударилась в дерево. Хочется упасть, спрятаться, забиться в какую-нибудь щель
и пересидеть, перетерпеть, пока все не кончится. Мама,  папа, сестра,  брат,
увижу  ли я вас снова  когда-нибудь?  Смерть  кругом. Не останавливаться. Мы
ведь  уже  через это проходили в ДШР.  Этот страх преодолим, главное вперед,
главное короткими перебежками, главное - главное в живых остаться! Добраться
до вертушки.  От  дерева к дереву,  укрылся, дал  короткую очередь. Как  там
Борода? О!  Рядом бежит, глаза огромные, рожа бледная.  Грохот стрельбы. Вот
она площадка, а  вот он  борт с белой надписью "Братишка".  Такой  домашний,
родной. Сидит ждет. Ай, молодец!
     Мне вдруг показалось,  что если  залезть в  этот продырявленный со всех
сторон вертолет, то все, все страхи и весь этот бой кончится. Как в детстве.
Накрыл голову одеялом перед сном, и тебе ничего не страшно.

     Мы летим. Только  не так как раньше. Кругом стоны раненных. В  вертолет
залезли все, кто смог вырваться из леса. Наша группа, Слава Богу, без единой
царапины. А  вот  милицию  хорошо  потрепало.  Наши  пулеметы  выставлены  в
иллюминаторы борта. Мы стреляем. Куда? Да черт его знает, где-то там враг. А
если честно, чтобы нервы  успокоить.  Как же  страшно.  Я  смотрю  на  часы.
Смешно, на  земле мы были  меньше семи минут,  а показалась вечность.  В нос
бьет запах крови раненных. Да и я сам в ней.
     - Сделаем остановку  на Гизеле! -  кричит начальник. Спасатели так и не
успели выпрыгнуть на ту площадку. Все это  время они кружили над нами вместе
с "Крокодилами" и поддерживали нас огнем.

     Я  курю. Вообще, знаете, у нас курят все.  Как-то в Хатунях я  встретил
некурящего, решил с ним сфотографироваться на память.  Так вот,  я курю.  Не
просто курю,  а  курю  с  наслаждением.  С чувством, со  смаком.  Я  курю  с
у-д-о-в-о-л-ь-с-т-в-и-е-м. Я живой.
     Я курю, сидя на еще  зеленой  траве. Рядом со мной наша  группа. Сквозь
выпускаемый дым я разглядываю наш дырявый, в пробоинах борт. С большой белой
надписью "Братишка". Рядом с бортом скорая, грузят раненных, два милиционера
скончались по  дороге. А в  Галашках сейчас идет настоящий бой -  с танками,
пехотой,  артиллерией.  Границу  перешло  300  Гелаевцев  -   это  чеченский
бандитский спецназ.  Вот  такая  вот  у  нас встреча была со спецназом наших
врагов - профессиональных наемников.
     Бортовой техник  осматривает  повреждения,  а Беркут выбирает  из борта
попавшие в него пули.
     А я  курю. Я курю с  удовольствием, радуясь тому,  что еще могу курить,
говорить, пить, ругаться и думать, а не как вот тот парень, которого за руки
и за ноги  вытаскивают из вертушки, голова  откинута назад, рот раскрыт. Ему
уже вряд ли придется закурить.  Так что я лучше  пока покурю и за  себя и за
него.
     - Бортач говорит, что, как только закончится разгрузка раненных, можно
лететь, - сообщает старшой.
     - А на нем можно летать? - с сомнением в голосе спрашивает Беркут.
     Выходной пожал плечами.
     Задача  была  не  выполнена,  мы вообще-то  должны  были  забрать  тела
погибших  летчиков,  а  вместо  этого  спасли  девятнадцать  жизней  местным
милиционерам. Я затянулся и прикрыл рукой глаза.

     Многие подходили  посмотреть  на  наш расстрелянный  борт "Братишка". А
заглядывая в самое чрево присвистывали, глядя  на засохшую кровь  и огромный
слой стрелянных гильз на полу вертушки и гору пустых пулеметных лент.
     А  почему  не  помыли  борт  и  не  собрали пустые ленты? Мы  были не в
состоянии. Только  приземлившись в Ханкале наша группа закрылась в вагончике
и не выходила от туда  до вечера. Как  гуляли летчики, я  не знаю. Однако на
утро я точно понял. Что будет еще один день, а за ним еще один и еще один. И
никогда нельзя загадать,  что тебе несет  новый день.  Будешь  ты  жить  или
умрешь.
     Вот  так я и стоял на взлетке, радуясь новому кровавому восходу солнца,
которое на этот раз было полито не моей кровью.

     П.С. Спустя почти год, уже  будучи уволенным,  я  ехал в электричке. Мы
стояли  в тамбуре  с офицерами ФАПСИ, курили, смеялись, шутили, рассказывали
кто  и где воевал. К нам подошла очень старенькая женщина и сказала, мол, из
нашего  разговора  она поняла,  что я был Галашках. Показала мне  фотографию
сына, и спросила не встречал  ли я  его  там?  Мол, он погиб там 27 сентября
2002 года. Что я  мог сказать той старушке? Я посмотрел в  окно едущей домой
электричке.  Слава Богу, моя  мама никому не скажет, что ее сын "пал смертью
храбрых" там-то и там-то. Никогда.


     Посвящается погибшим в 2002 году военнослужащим во  время неравного боя
с Чеченскими боевиками под командованием Гелаева в Галашках.

     30.05.2003 год



Last-modified: Tue, 05 Aug 2003 07:11:16 GMT
Оцените этот текст: